Иногда незначительные события имеют значительные последствия. Какой бы вышла история рода людского, случись у капитолийской волчицы молоко в дефиците, да ещё и аппетит хороший?
Вот вам другой пример. Едва осела пыль от поспешного сноса дома, где, как потом выяснилось, всё равно сроду не было терминала машины времени (это случилось, если помните, 25 января 2005 года) — на продажу выставили не представлявшую художественной ценности, зато имевшую определённое культовое значение скульптуру. 27 января, в международный день таможни, о возможности приобрести эту бронзовую крылатую Нику узнали широкие круги потенциальных покупателей. Ерунда, право; но из-за этой ерунды ряд хороших людей изменил своему хорошему отношению к ряду других хороших людей.
Такие вот мелочи, цепляясь одна за другую, мало-помалу расшатывали хрупкое равновесие человеческих отношений, высвобождая присущую людям недюжинную волю к победе (не суть важно, какой или над кем). Их наложение на последствия монетизации льгот, а тех, в свою очередь, — на очень кстати подвернувшуюся политистерию на Украине, на буйный рост цен на недвижимость, на странные перемещения полония (по другой версии — диоксина) через государственные границы — всё это однажды дало тот синергический эффект, которого давно уже добивались двое Алисиных знакомых.
Журналисты, выполняя свой профессиональный долг, то и дело нечаянно подливали масла в коптилку, напоминая населению, чтo ровно сто лет назад, и тоже в январе... Впрочем, уж кто-кто, а они точно ни бельмеса не понимали в происходящем.
Disclaimer: читатель должен понимать, что автор этой сказки понимает в происходящем ничуть не больше героев этой сказки, включая журналистов, выполняющих свой профессиональный долг.
Пару месяцев спустя группа лиц, похожих на блюстителей порядка, поймала и нанесла побои средней тяжести некоему Дворкину — то ли профессору, то ли магистру (кто их разберёт), специалисту то ли по катакомбам, то ль по лабиринтам, а может, и вовсе по фракталам; и странно было даже спрашивать, почему досталось персоне именно с такой фамилией и именно с такою профессией.
Предположим для простоты и остроты сюжета, что за названными и неназванными событиями, произошедшими в нашем сказочном мире, последовало продолжительное затишье, по завершении которого сценарий заметно изменился.
Начали исчезать люди.
Журналисты, выполняя свой профессиональный долг, помалкивали. Иначе кто вместо них будет выполнять профессиональный долг?
Не сказать, чтобы очень уж много народу исчезло; но всё же вследствие принятых мер (не особенно афишировавшихся) Москва стала отчего-то походить более на казарму… нет, на расположение войсковой части на линии фронта, чем на столицу Российской Федерации.
Не по внешнему виду, а по регламенту её жизни.
Так уж вышло.
Бедная Ника! Где твои крылья?
Читатель, наверное, попрекнёт меня, что я совершенно не
владею пером — ну, или, ради педантичности, клавиатурой. Иначе я бы раскрыл эту
сюжетную линию как положено: что за дом? что за скульптура? Но я со вздохом
вынужден отослать читателя ко второму эпиграфу этой сказки. Больше мне нечего
добавить. Но если вы в состоянии подставить сюда какой-нибудь известный вам дом
и какую-нибудь известную вам скульптуру — значит, вы слишком много знаете
и попадаете в сферу научно-исследовательской, опытно-конструкторской и
инновационной деятельности упомянутых выше Алисиных знакомых.
Если не можете — вопрос остаётся открытым.
Дальнейшее вам, коллеги, нетрудно предвидеть, если вы ещё не совсем забыли финал «ТУПИКа». Некий боевой генерал принял непопулярное решение использовать верные ему армейские части для прекращения начавшихся беспорядков. А может, и не начинавшихся — существовавших только на страницах СМИ. В течение пары месяцев он в этом нелёгком и рискованном деле преуспел, за что на гребне волны всенародной благодарности был сразу же после отставки действующего президента объявлен исполняющим обязанности главы государства. Однако он категорически отказался участвовать в президентских выборах «по идейным соображениям», вызвав удивляющие своей массовостью митинги (быть может, тоже существовавшие лишь на экранах телевизоров), имевшие целью как следует нажать на генерала и заставить его изменить своё решение.
Однако тот упорствовал.
Выход, как вы, наверное, уже догадались, подсказал патриарх. Он предложил провести референдум о коронации героя и об объявлении его императором России, а уж затем задним числом привести Конституцию в соответствие с политической реальностью. В конце концов, официальную коронацию можно будет приурочить к дате вступления в силу новой редакции Конституции.
После непродолжительных судебных прений по тайваньско-украинскому сценарию референдум признали состоявшимся, а идею коронации — получившей поддержку. Возможно, что так оно и было на самом деле — кто же теперь проверит?
Вот как случилось, что в страну на четыре года пришла конституционная монархия. Страна вновь на время стала Российской империей.
Но всё по порядку.
(«Какой уж тут порядок!» — наверняка подумает возмущённый читатель.)
Эти глаза видели планету Пять-четыре.
Эти руки держали штурвал межзвёздного корабля.
Эти волосы трепал ветер мезозойской эры.
Она тихо сидела на лавочке на Гоголевском бульваре.
Ничего не происходило.
Здесь она не знала ничего.
Который нынче год?
Спросить у прохожего?
Вы смеётесь.
Куда пойти? К кому обратиться? И, главное, с чем?
Чтобы жить, у них здесь нужны деньги. Их у Алисы нет.
Москва, март 2008 года. Дождь. Ветер. Слякоть. Вонь
бензина.
«Алиса не плачет. Алиса молчит».
Тишина.
Что будешь делать, Алиска?
У Алисы теперь только два союзника — интеллект и
интуиция. А ещё — уверенность в том, что безвыходные ситуации бывают только в
детских страшилках.
Выход есть всегда.
Только вот не всегда в него попадаешь.
Что, если карта, которая так соблазнительно-удачно
сложилась там, в дронском застенке, из разорванной на мозаику картины, —
обыкновенная провокация крокров? Вдруг Дрона была всего лишь этапом на пути к
месту постоянного заключения? Вдруг тюрьмой для девочки, которая слишком часто и
так непредусмотрительно совала свой любопытный веснушчатый носик в дела, в
которые его лучше не совать, станет прошлое её родной планеты?
Над бровью красовался огромный синяк: возникнув из
ниоткуда прямо перед бампером троллейбуса, девочка не успела отпрянуть в
сторону. В памяти отпечаталось искажённое растерянностью и ужасом лицо
женщины-водителя, столь талантливо описанное в своё время Михаилом Булгаковым.
Аннушка… Тем же именем Набоков зачем-то обозвал Алису Лидделл, переводя сказки
Кэрролла на русский язык. Загадочный писатель был этот Бул… ой! Как от них плохо
пахнет!
Пахло пивом.
Пивом пахло — я бы даже сказал, разило — от хмурой
пары тщательно выбритых, но каких-то помятых мужиков с жёлтыми мешками под
глазами. Эти двое плюхнулись на Алисину лавочку, хотя другие — рядом — были
свободны.
«Такие одинокие…», — мелькнуло у Алисы.
Двое жевали чипсы, обмениваясь трудноразличимыми
обрывками фраз.
Алиса прислушивалась.
Зачем, спросите?
Затем. Чтобы выжить в этом новом для неё мире,
девочке прежде всего нужно было собрать о нём как можно больше информации.
Любой. Это первое правило выживания — его на всякий случай проходят ещё в
детском садике.
Четверо — Додо, skor, Gnoom и Jacob, —
а может быть, там было всего двое, это даже вероятнее, — в тот слякотный
мартовский день отмечали на квартире, где жил skor, очередную годовщину события,
мало для кого, помимо них, имеющего значение. Раньше по этому поводу собирались
в парке Дружбы, что неподалёку. Но теперь кучковаться на свежем воздухе более
чем по одному не рекомендовалось, да и погода не располагала. Вот тёплая
компания и дула пивко в закрытом помещении.
Событие, собственно, следовало отмечать пару дней
спустя; но оно приходилось на рабочий день, так что решено было собраться
двадцать третьего.
Пили пивко. Шёпотом читали стихи Сельвинского,
Высоцкого и Маякоркского. Базарили о том о сём.
— Xtati, — глубокомысленно произнёс skor, —
не далее чем пять лет и три дня назад началась операция с непоэтическим
названием «Шок и трепет», в связи с чем предлагаю тост за демократию.
Додо невесело улыбнулось, а Gnoom
спросил:
— К чему это ты?
— Да так, вспомнилось, — неохотно ответил skor
и украдкой взглянул на Jacob'а.
Конечно, никто, кроме Jacob'а, не знал,
что это был Jacob; впрочем, это неважно. Всё равно это был он.
Jacob опустил глаза и подлил пива в кофейную чашечку.
Пиво, как обычно, отвратительно воняло, но присутствующие не обращали на запах
никакого внимания.
«…Видать, был ты долго в пути
И людей позабыл. Мы всегда так живём».
Gnoom тоже подлил себе и, вопреки этому действию,
промолвил:
— Не поддерживаю. Мы, вообще, что отмечаем? Войну,
что ль?
— А я — поддерживаю, — вскинул голову Jacob. —
Такие вещи нельзя забывать.
— Может, всё-таки не сегодня, а? — предложил, не
отрывая взгляд от гранёного стакана, меланхоличный Gnoom.
— Какие вы все одинаковые! Неандерталы! —
нахохлившись проворковало Додо. Вид у него, впрочем, был не злой — скорее
комичный.
— Одно слово — чудики! — поддержал Jacob
и разразился длиннющей тирадой в том духе, что вспомнить тех, кто погиб зазря,
всегда уместно, что стыдно даже ставить вопрос, что момент неподходящий, и т.д.,
и т.п. Никто его, правда, не слушал.
Gnoom почувствовал себя неловко в этой компании и
начал мысленно искать повод вежливо откланяться. Тем временем глубокомысленный
skor, игнорируя гордого Jacob'а, пытался возразить
меланхоличному Gnoom'у:
— А что, вообще, отмечать? Всё, из-за чего мы здесь
собрались, пошло прахом. То ли дело «ШиТ» — его дело
живёт и побеждает!
Аббревиатура памятной миротворческой операции была
произнесена с заметным английским акцентом.
Додо согласно кивало.
— Но мы-то ещё живы! — слабо возразил Gnoom.
— Думаешь? — скептически ухмыльнулось Додо. И не
понять было, радо оно этому или не очень.
«Вольно ему ёрничать, — подумали одновременно skor и
Gnoom. — Оно давным-давно уже вымерло». Вслух же спросили, и тоже синхронно:
— А ты само как думаешь?
— Я? — с готовностью ответило реликтовое пернатое. —
Очень просто. «Я живой, пока жива надежда», помните? Ну, что, жива она?
Надежда-то?
— Нет, — уверенно ответили птице все трое.
С той же готовностью пионеры когда-то произносили
свой клич «Всегда готов!»
Всё давно уже выверено, взвешено, продумано. Ясно: у
этого мира нет надежды.
Лара Коралли-Крофт — персонаж «Шкатулки» —
была права. Этот хронопоток обречён. «Есть ли хоть шанс? — К сожалению, нет».
Да и не было. Какое вам, к лешему, будущее, если на
любое общественное объединение, где свыше десяти тысяч голов электората, падает
тяжёлая тень замыслов спецслужбы какого-нибудь государства. Спецслужба,
ребята, — это такая структура, в которую люди, не верящие ни в какие
государственные интересы, набирают людей, которые в этот фантом верят. И, что
характерно, почти никогда не ошибаются при отборе. Быть может, потому, что их
воспроизводство поставлено на поток. Гербфлаггимн, игры скаутов, неформальное
будто бы молодёжное движение за демократию, мудрый старший товарищ из соседнего
подъезда (а лучше двое), пара-тройка выигранных грантов, быстрые успехи в
общественной деятельности, и наконец, как знак особого доверия, допуск к
какой-нибудь государственной тайне — очень-очень важной (правда, фальшивой) — и
клиент дозрел. С радостным трепетом в душе он бросается на службу
государственным интересам, не особенно вдаваясь в их суть сверх разрешённого:
тайна же, понимать надо!
В общем, не было шансов.
И ничего в этом нет страшного, привычно подумали все
присутствующие. Каждый из нас с рождения обречён на смерть — и что? Привыкли.
Так какая, к чертям собачьим, разница?!
Не единственная, в конце концов, эта планета.
«Досадно, что сам я не много успел — но пусть повезёт
другому!».
Собственно, то же самое говорит и официальная
пропаганда. Правда, иносказательно.
Из всех так называемых «намёков-подсказок», связанных
с отмечаемым сегодня событием (а их в своё время наковыряли около трёх
десятков — в общем-то, не так уж и много), опять сбылись и стали привычными не
те, которые хотелось, чтобы сбылись; и даже то, что они сбылись, теперь
воспринимается совсем иначе: а что в том особенного, что сбылись? будто бы могло
быть по-другому?
Ничего удивительного. Инсайдерская информация от
какой-нибудь проболтавшейся по пьяни особы, приближённой к будущему императору…
Плюс пара-тройка случайных эффектных совпадений. И сыграло-то всё потом в его
пользу, и перевёрнута страница…
Некоторые повелись… мечтатели, блин! Детсад для особо
одарённых детей, средняя группа. «У песочницы — тройное дно».
А ведь было же времечко! Сколько тогда было нытья: и
цены-то растут, и нравственность-то падает, и фантастика-то стала вурдалачья! А
вот вернуться бы теперь в те денёчки, когда на работе ещё не заставляли петь
гимн России, молиться строем и ходить в столовую колоннами! Когда опричникам на
улицах ещё не могло прийти в голову бить морды у входа в магазин всякому, у кого
не было временного разрешения Комитета по ресурсам и средствам на посещение
магазина? Когда турникеты в метро ещё не шарахали безбилетников электрическим
током до потери сознания — а лиц, у которых билет помялся, турникет считал
безбилетниками, — когда вентиляция там ещё работала, а вагонов в составе было
восемь, а не пять, как теперь? Когда тебя прямо на улице в любой мороз ещё не
могли раздеть до трусов: то плановая проверка на наличие незаконных электронных
устройств, то взрывчатку ищут, то иностранную валюту. Мужиков-то обычно не
трогают — всё больше женщин да детей.
И в парке Дружбы, было дело, иной раз собиралась
толпа без мала в полсотни человек, и работал клуб романтиков «Ника», которому,
кстати, в конце концов была подарена хозяином та самая злосчастная скульптура,
которую никто так и не купил.
Год спустя клуб лопнул, и никто не понял, куда делся
клубный общак. Активисты до сих пор ищут жулика в своём кругу, вынашивают
кровавые планы мести — деньги-то клуб тогда собрал немалые. Прям тебе принцы
Янтарного королевства, ни дать ни взять. Больше всех влетело Сане Соколову.
Восемь бывших одноклубников повстречали Саню с дружком в Питере, у Пяти углов.
Ну, скандалить Саня скандалил, это бывало, но никаких денег, как потом
выяснилось, не брал.
Наивные! Денежки-то клубные давным-давно в бюджете
Комитета по ресурсам и средствам (КРС). А то, что осталось на счетах, временный
управляющий от комитета по банкротствам отец Иннокентий Алмазов успешно вложил в
сеть магазинов «ЭлектроНика», специализирующихся на продаже некоторых
высокотехнологичных товаров. Была такая детская книжка — «Мальчик из чемодана»,
помните? Так вот, теперь и мальчики из чемоданов появились, и девочки — кому что
больше нравится. Неумолимая, понимаешь, логика технического прогресса.
— За что боролись, на то и напоролись, — промолвил
Jacob. Остальные вздрогнули от неожиданности. — На референдуме император своей
программы не скрывал.
Повысив вдруг голос, он продолжил:
— Жёсткая рука, перевод государственного аппарата на
рыночные принципы, отмена наличного денежного обращения, отмена смертной казни,
тотальная цензура, принципиально новая система спецслужб, в которой нет места
суду с его бюрократией, а есть независимая анонимная оценка фактов с
использованием, где уместно, искусственного интеллекта…
— Задолбал, — коротко отреагировал skor. Он вообще-то
понимал, что прослушивающие устройства должны дать подтверждение официальной
цели встречи: совместное занятие группы товарищей политической подготовкой. Но
уже вырвалось…
— Такова была воля большинства, — тяжело вздохнуло
Додо. — Помните Четверга? Вот для него не существовало «правды большинства», и в
этом была его сила. Только где он теперь, тот Четверг?
— Может, и жив, — заметил skor, всегда отличавшийся
оптимизмом и пофигизмом.
— Этот парень был готов наступить на горло
собственной песне, едва замечал, что песня грозила стать «правдой большинства».
То ли интуиция подсказывала ему, что Милодар с Корочкой потенциально страшнее
подлого и потому одинокого скитальца Крыса — Додо говорило так тихо, что само
едва слышало. — То ли это была просто поза воинствующего диссидента. Не знаю. Не
в том суть. Представьте, что бы было, если б Алиса стала «правдой большинства»?
— Что, что? Орган-банк был бы, — поморщился Gnoom.
— Вот-вот, а Алиса повесилась бы с тоски, — попытался
спошлить skor.
Jacob взглянул на него так, будто сейчас грохнет
бутылкой по голове.
— Не это ли Четверг имел в виду, когда писал, что для
Алисы, мол, будет полезно, если её осудят? — философски заметило Додо.
— Да разве его, Четверга, поймёшь? — усмехнулся skor,
предприняв ещё одну героическую попытку поддержать бодрый дух вечеринки.
— Может, я просто оправдываю его по старой
адвокатской привычке, — резюмировала птица, склонив голову набок и став оттого
очень похожей на Снарка, каким его так и не смог вообразить Льюис Кэрролл — не
смог, потому что Снарк, как всем известно, непредставим.
— Нет такой пользы, которую можно было бы купить
ценой осуждения, — возразил принципиальный Jacob.
— Хайре, коллега! — вполголоса воскликнуло Додо. —
Института суда больше нет: свершилось то, за что ты ратовал в своём «Билете»!
Что, легче стало?
— Я не Jacob! — возмутился Jacob. — Я его не писал! А
если уж судить, то не по пользе, а по справедливости.
— У Садовского, — заметил skor, — была такая теория,
что справедливости не бывает и что все проблемы оттого, что за эту химеру все
кому не лень борются. Лихой вираж мысли, ага?
— Ну, он теперь большой человек у них в ТУПИКе. Я его
раз встретило на «Электронной России» — так он пролетел мимо, морда кирпичом,
галстук в звёздах…
— Не смотрите на звёзды, — с усилием улыбнулся
skor. — Он никогда не знал тебя в лицо. Или что там у тебя вместо лица — клюв,
да?
Додо буркнуло себе под клюв:
— Умеют некоторые устраиваться…
— А по справедливости выходит вот что, — гнул свою
линию Jacob. Никак не мог уняться. — Если Алису судят — тем хуже для суда. Ишь!
Полезно, говорит! Был бы суд умным — стал бы он принимать «дело Алисы» к
рассмотрению? Стал бы марать репутацию богини Фемиды?
Додо шикнуло на него — бесполезно.
— Пират твой Четверг по натуре. До мозга костей, —
Jacob даже привстал с места, так был возмущён. — И правда его — пиратская!
— Значит, её можно опровергнуть, — спокойно сказало
Додо. — Хотя бы в той части, в которой это действительно можно. Заодно проверив
на прочность свою позицию.
— Так хоть бы вёл себя прилично!
— Сколько планет — столько традиций, — флегматично
произнесло Додо. Будто бы оно бывало где-нибудь ещё, кроме своей Страны Чудес.
— Покамест он на Земле… — Jacob был хмур, глядел
недобро, и спорить с ним, пожалуй, больше не стоило.
Jacob — он и раньше был со странностями. А однажды
опричники устроили ему сотрясение мозга за то, что он наорал на них, когда те
учинили проверку наличия пропусков у сотрудников, находящихся на рабочих местах.
С тех пор состоянием своего рассудка он и вовсе стал похож на Шляпника.
«Крестоносцам» в тот раз потребовалось выполнить план
пополнения концлагеря в Талдоме. Жребий пал на институтских охранников —
наверняка ведь нарушают от случая к случаю пропускной режим. Ну, а работников, у
которых не было пропусков, направили на курсы повышения благонадёжности в
Данилов монастырь. За их собственный счёт, разумеется.
…Наконец собравшиеся, прикончив почти всё, что было,
и изрядно надоев друг другу, поняли: хорош. Финита ля вечеря.
Первым компанию покинуло Додо. Как только под окном
заорала автомобильная сигнализация, напуганная выстрелом опричника и громким
стоном раненого дагестанца, пернатое заявило, что это вопль Брандашмыга и что
ему в связи с этим пора обратно в Страну Чудес.
Затем к выходу проследовал Jacob — прямой и гордый,
как партизан на эшафоте.
Gnoom тоже засуетился, засобирался; но skor уговорил
его проехаться по местам боевой славы, как в старые добрые времена.
Быстренько придумав более-менее убедительный повод,
отослав электронкой заявку в местком КРС и получив у дежурного разрешение на
прогулку, skor напечатал временный пропуск прямо здесь, на собственном цветном
лазерном принтере. Разрешение на такой аппарат на всей Фестивальной улице было
только у него, особо благонадёжного сотрудника Императорского полиграфического
училища имени святого великомученика Аркадия Столыпина. Исторического Столыпина,
конечно, звали как раз Петром, а не Аркадием; но если бы кто-то вдруг рискнул
усомниться, что Столыпин — Аркадий, допустив, что император тогда, под Новый
год, попросту ошибся в своей приветственной речи, — такому усомнившемуся
наверняка нашлось бы уютное местечко в одном из подмосковных концлагерей.
Алисе здорово повезло: до сей поры ни один опричник не обратил на неё внимания. Они, опричники, не любят мартовскую хмарь; да кто ж её любит?
Алиса, впрочем, ничего не знает об опричниках двадцать первого века. Не читала.
Самое неправдоподобное в произошедшем далее — то, что skor с Gnoom'ом приземлились на ту самую лавочку, где сидела, ёжась в своих тенниске и шортах от мартовской стыни, юная бомжонка — девочка с внушительным фингалом на лбу и коленками, содранными в кровь. Сидела, поджав под себя одну ногу в серебристом башмачке (в зимние холода умевшем превращаться в серебристый сапожок), и сканировала хранящийся в биочипе толковый словарь русского языка на предмет устаревших слов, чтобы потом не попадать впросак в беседах. Сидела, ожидая какого-нибудь подходящего обстоятельства, которое могло бы снять энтропию дальнейшего поведения.
По подозрению в педофилии или сутенёрстве ребятам запросто могли назначить по десятку плетей в целях профилактики правонарушений с последующей обязательной исповедью в одной из церквей, рекомендованных списком КРС. А если подозрение подтвердилось бы (это не так уж сложно организовать) — тогда концлагерь в Талдоме. Смертная казнь-то, как известно, запрещена. Так что не стоило им садиться на эту лавочку, раз рядом были свободные.
Да и вообще бомжей следовало опасаться. Вшей не подцепишь — так стянут что-нибудь.
Впрочем, была у них отмазка: эта лавочка, единственная из всех, была почти сухой. Кто-то очень сильный переволок её под навес заброшенного киоска, в прошлом, в эпоху разгула либеральщины, торговавшего фаршированной картошкой.
А ещё — молчаливое такое любопытство, вообще характерное для людей этого круга. Девочка… Волосы светлые. Вроде не под наркотой, но избита здорово. Может, даже рада была бы помощи. Но помогать ни в коем случае нельзя. Ни ей лучше не будет… никому. Есть, в конце концов, оприч… милиция, концент… детские дома и всё такое прочее. Ну, или хозяева, наконец.
«Мы выбираем – нас выбирают.
Как это часто не совпадает!
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью»…
Время совпадений кануло в Лету. Приходится привыкать.
— …Через границы шныряют все, кому не лень. Любую
визу, любую биометрию можно подделать…
— …Двухсотпятидесятишестибитное шифрование… где таких
ресурсов… немыслимо взломать.
— Взломать не выйдет, а украсть? Ключ, доступ к
которому есть у троих, — достояние гласности.
— …Это ещё не аргумент… механизмы влияния… разные…
Бред, короче.
— …В «Истории западной философии»... фраза: Коперник
был вправе называть свою теорию гипотезой; его оппоненты неправильно считали,
что новые гипотезы нежелательны. Они, кстати, жили в сходных условиях.
— Дай гляну на твой профиль. Нет, и в профиль на
Коперника не похож!
— …Государственность… границы… уже сейчас всё это
фикция, способ усадить толпу лишнего народа в конторы.
— …Нет микрофона… в скамейке?
Двое говорили приглушённо, очевидно, не желая
посторонних слушателей. Алиса едва различала фразы и, по футурному своему
обыкновению, без стеснения придвинулась ближе, коснувшись плечом Gnoom'а. Тот
тут же подскочил с лавочки и замолк.
Поднялся и skor.
— …Всерьёз подумать, что твой собственный ребёнок…
Буджум? (На самом-то деле skor, как нетрудно догадаться, произнёс, впечатленный
соседкою по лавочке, следующее: «кто бы пару лет назад мог не шутя подумать, что
твой собственный ребёнок запросто может стать бомжом, и ты ничего не сможешь
сделать?» Но Алиса тогда ещё не знала слова «бомж».)
Алису фраза озадачила. При чём бы тут был Буджум?
— …Рано ещё хоронить государства. Форма… изменится, а
царьки так и будут.
— …Утратят инструмент власти… Издержки обеспечения
права собственности растут…
— Ерунда.
Уходят.
Алиса нагнала незнакомцев, на секунду задумалась, как
начать разговор, — и спросила:
— Простите, но я, кажется, не всё поняла… Буджум —
имя ребёнка?
Gnoom ускорил шаг, не слушая девочку; skor же на
слово «Буджум» отреагировал как на укол шилом в мягкие ткани организма. В голове
враз сложилась картинка: отмечаемая дата… «Шкатулка»…
(а ведь совсем запамятовал!), девочка, синяк… Буджум…
— Согласен, — ответил skor невпопад. — Совершенно
никудышное имя. Вот Алиса — совсем другое дело.
И пристально посмотрел на бродяжку.
Симпатичная вообще-то!
— Любишь Кэрролла, да? — спросила бомжонка.
— Ага, и его тоже. Но больше — Булычёва. «Гостью из
будущего», небось, смотрела?
Гостья из будущего честно ответила:
— Нет; а где её можно посмотреть?
«Хм, а вдруг это провокация? Эх, язык мой — враг
мой!»
— Мммм… Ты кто такая?
— Я Алиса. А ты — Синяя гусеница?
— Нет, я Синяя борода. Со всеми вытекающими
последствиями. Отвечай по-людски, или сейчас же отведу тебя в милицию!
— Я на самом деле Алиса. Так совпало. Правда.
И она поглядела на него… ну, знаете как.
Когда-то давно skor'у случилось услышать голос
девочки, похожей на Алису. В тот раз душевное равновесие покинуло его,
вернувшись лишь по принятии стопки коньяку.
Нынче стопки ему бы никак не хватило. Он стоял,
хлопал глазами (всякий раз смеюсь, когда вспоминаю, как это было) и глотал
воздух, словно рыба, выброшенная на берег прибоем.
Наглотав такое его количество, которое, очевидно,
было эквивалентно по меньшей мере поллитре крепкого напитка, бывший скоординатор
проекта «Связь времён» выдавил наконец:
— Селезнёва? Год рождения 2170-й?
— Нет, неправильно. Год рождения… немного другой.
Gnoom стоял на отшибе и мысленно клял приятеля,
ввязавшегося в разговор с бомжонкой.
Сунув Алисе в руку визитку и шепнув «если
потребуется, приходи по этому адресу, что-нибудь придумаем, ясно? а сейчас мы
должны уйти», skor метнулся к своему товарищу, кося глазом на стаю опричников,
показавшуюся в перспективе бульвара, и срочно принял самый беззаботный вид,
какой только смог.
Беззаботный вид скрывал весьма непростые переживания.
С одной стороны, ему пришлось бросить девочку, похожую на Алису (есть
вещи, в которые, когда они случаются, положительно невозможно поверить), что,
конечно же, очень плохо; с другой, он оставил ей адрес — это хоть и слабое, но
оправдание; с третьей, не дай бог она им воспользуется! Куда её тогда девать?
Спокойно, skor. Если девать некуда — значит, надо
загодя подготовить ей путь к отступлению.
В Питер, к Маяку? Так ведь он же в Аргон-банке!
Значит, под колпаком.
Делать нечего, придётся выйти на Садовского, хотя тот
по нынешним временам вряд ли будет рад звонку skor'a — в прошлом скоординатора
«Связи времён». Садовский-то не знает, что skor сейчас на отличном счету! Комар
носа не подточит.
И опять: «Ну надо же так влипнуть!»
А по соседству, в другом полушарии мозга, стучится:
«Неужели она?!»
Не оглядываться! Нельзя оглядываться. «Крестоносцы»
решат, что взгляд адресован им, и шиш тогда вернёшься домой без обыска, а
значит, и без побоев.
И skor как ни в чём не бывало болтал с приятелем о
грядущих судьбах государственности, изо всех сил стараясь не потерять нить
разговора.
Смеркалось.
«Помимо визитки, в руке девочки оказалась тысячерублёвая купюра».
Эта фраза по моему недосмотру едва не просочилась в сказку. Но я вовремя спохватился: вспомнил, что наличный денежный оборот (а равно и валютный) уже полгода как запрещён. Так что очень сожалею, но так уж вышло: осталась девочка и без ночлега, и без средств к существованию.
Ночь она провела в развилке толстых ветвей развесистого клёна, сжавшись в комочек, чтобы совсем не замёрзнуть. По счастью, стояла глубокая оттепель и даже в ночь мороз так и не ударил. Не то даже Алисе, которая обычно не простужается, туго бы пришлось.
План на следующий день у неё был.
План был простой. Во-первых, надо было достать местных газет, чтобы сориентироваться во времени. Во-вторых, найти тот адрес. Другой зацепки всё равно нет.
Газеты раздавали у метро бесплатно. Алиса узнала, что нынче 24 марта 2008 года, но больше в них не было ничего путного. Одни лишь объявления. От некоторых мурашки бегают по коже.
Пришлось забраться в троллейбус, проскользнув, подобно местным детям, под турникетом и выдержав изрядный удар током. В троллейбусе можно было пристроиться за спиной у какого-нибудь читателя платной прессы и таким образом ознакомиться с миром, в котором очутилась.
«Новые горизонты: Государь назначил академика Подбоева Президентом Императорской академии наук».
В выступлении нового хозяина академии указывалось, что российская наука нуждается в специализации и концентрации на приоритетных направлениях. Биотехнологии и информатика — два стратегических приоритета. На первый направляется 65% финансирования науки и образования, на второй — 28%.
Ядерная физика, кроме прикладной, — лженаука, шарлатанство и пустая трата денег.
Физмат МГУ предлагается закрыть: специалисты этого профиля нам не нужны.
Академия подготовит обоснованную рекомендацию Минобрнауке сократить школьный курс истории, а вузовский курс философии заменить историей православия.
Из бюджета Академии будут сделаны крупные ассигнования на строительство мемориала Серафима Саровского и на сооружение научно-культурного центра в Москва-Сити. Если средств академии не хватит, Государь обещал принять меры по необходимым перечислениям из имперского научного бюджета и очень просил не стеснять себя в средствах. Он ежечасно заботится об ускоренном развитии и благополучии национальной науки, видит свою страну локомотивом глобального исторического и нравственного прогресса, определяющим его направления на многие столетия вперёд.
Другие заголовки:
«Президент США публично ковыряет в носу — уникальные кадры».
«Император принимает парад третьеклассников».
«Инженерия семьи. Подбор пар — отеческая забота империи».
«Математики перевоспитываются. Научно-практическая конференция в Даниловом монастыре».
«Учёные думают о себе слишком много! Протесты НПП ИГОУ ВПО Петербурга против строевой подготовки пресечены со всей решительностью».
«Стране предстоит накачать бицепсы для добрых дел. Интервью с кандидатами на пост министра культуры».
«Вот это попала! — подумала Алиса. — Юмор тут у них просто безобразный. По-моему, совершенно не смешно».
Карту, необходимую, чтобы найти Фестивальную улицу, достать несложно. Можно подойти к первому попавшемуся газетному киоску и спросить: «Пожалуйста, можно взглянуть на карту города… вот на эту… спасибо… А на ней школы не отмечены? Тогда не надо. Извините, спасибо».
В первом попавшемся киоске, правда, потребовали кредитку под залог.
Но во втором добрая тётенька не отличалась излишней подозрительностью.
Алиса запомнила маршрут, вернула карту и тихонько побежала в направлении Тверской улицы.
Потом сообразила, что лучше не бежать, а идти. Лучше привлекать к себе поменьше внимания. Иначе…
Что «иначе» — она не знает. Но, судя по лицам аборигенов, это лучше не пробовать.
Лица были такие, что Алисин синяк не только не вызывал подозрения, но отлично маскировал гостью из будущего под местных.
Итак, ситуация под контролем. Есть какой-никакой план, есть возможности для его выполнения, и шаг за шагом он претворяется в жизнь. Правда, есть одно «но», которое эту жизнь, в которую претворяется план, портит.
«Но» состояло в том, что Алиса не ужинала и не завтракала. С одной стороны, наша гостья из будущего обычно не особенно следовала тому вполне разумному, но отнюдь не романтичному правилу, что режим питания нарушать нельзя. Но с другой, ей никогда не был свойственен плохой аппетит: это обстоятельство не раз давало Игорю Всеволодовичу повод поёрничать в её адрес.
Итак, представьте себе девочку с желтоватым фингалом над бровью и с глазами голодного волчонка, шустро шагающую по пыльным московским тротуарам и пытливо вглядывающуюся в лица прохожих, чёрные от забот и от автомобильной копоти.
— Что, без ужина осталась? — окликнул её из-за спины весёлый голос.
Алиса обернулась.
Голос принадлежал беременной женщине лет семнадцати-восемнадцати, с которой Алиса только что разошлась, лавируя меж наставленных там и сям громоздких пятиместных автомобилей, модных в те далёкие времена.
— Не бойся, моралей читать не буду. Давай что-нибудь тебе куплю. Разбогатеешь — рассчитаемся, — сказала она и улыбнулась, дав понять, что рассчитываться не обязательно. — Я как раз на рынок. Меня Настей зовут, а тебя?
— Алисой.
— Алиска, значит? Я свою дочуру (она с гордостью погладила едва заметный животик) не назвала бы так!
Алиса удивлённо пожала плечами, а Настя, сообразив, что по простоте душевной ляпнула бестактность, поправилась:
— Ну, знаешь, лиса Алиса всё-таки отрицательный персонаж. Дразнить будут.
Алиса снова пожала плечами.
— Я с этим не сталкивалась.
— Ты просто забыла. Всегда хочется забыть плохое.
— Люди разные, — заметила Алиса и взяла Настю за руку. Та неловко освободила руку и перевесила сумочку на другое плечо.
— Ты нездешняя? Нам сюда.
— Я из Москвы, но здесь не была ни разу.
— А откуда?
Алиса хотела честно сказать, что она живёт на площади Восстания, рядом с зоопарком; но, оказалось, она не помнила, всегда ли зоопарк был близ площади Восстания, и в биочипе этой информации тоже не было.
Без Космонета — как без головы!
После секундного замешательства, которое Настя, конечно, заметила, Алиса сообщила:
— На Фестивальной. Там ещё парк рядом.
«Ваша Маша словно каша,
Но и ты ничуть не краше!
Я резиновый тапёр,
Я понтовый ветрогон!»
Йо! Йо! Йо! — визжала подтанцовка.
В довершение всего отчаянно дребезжало фортепьяно.
Аудиоколонки соседнего ларька негромко и заунывно
тянули:
Я люблю букву У!
Я люблю букву У!
Букву У!
У-у-у-у-у!»
— «Солнечный город», — прокомментировала Настя. — Мой
любимый! Здорово поют, правда?
Сколько планет — столько традиций. Поэтому Алиса
осторожно ответила:
— Непривычно. А почему тапёр резиновый?
— Не знаю… как-то не задумывалась. А что такое тапёр?
— Так в старину называли пианистов, которые играли на
танцах, — сказала Алиса и смешно наморщила лоб, соображая, уместна ли в этой
эпохе фраза «в старину» по отношению к тапёрам.
— А это что за ансамбль? — кивнув в сторону колонок,
любивших букву У, спросила Алиса. Если ты гостья, тем более — непрошеная, знание
местных традиций никогда не помешает.
— Не знаю. Новый какой-то.
— Группа «Весёлые девчата», — ответил стоявший за
спиной тощий парень в обтрёпанных джинсах, залатанной куртке-дутыше и с большой
серьгой в ухе.
— Спасибо, — сказала Алиса.
— [Ой!] — весело ответил парень.
Без лишней скромности наевшись про запас курицы-гриль
и картошки-фри, Алиса с удовольствием согласилась на Настино предложение
побродить по рынку. Толчея здесь страшная, не то что в Атлантиде; но Алисе не
привыкать: на Глуке такое же столпотворение!
Там, правда, чище.
Купив себе заколку, Настя направилась к палатке,
торговавшей грудничковыми аксессуарами, и надолго там застряла. Алиса тем
временем присмотрела себе симпатичную тёплую кофточку (не май месяц на дворе) и
сумку. Возможно, она не постеснялась бы попросить Настю купить и то, и другое.
Вообще-то Настя всё равно бы не купила эти вещи —
дорого. Да и неизвестно, что бы она подумала об Алисе, если б та обратилась с
подобной просьбой. Но одно происшествие исключило этот вариант развития событий.
Расплачиваясь за распашонки и чепчики, Настя вдруг
обнаружила, что денег на кредитке не осталось.
Бегом ринулась бедная юная женщина к киоску
бижутерии:
— Вы сколько с меня взяли?
— Я? Двадцатку, вон же ценник.
Бегом к фаст-фуду.
— Сколько с меня взяли? — крикнула в окошко Настя —
злющая, с красным лицом и дрожащими губами. Ясно: денежки плакали. Оставалось
лишь наорать на киоскёршу, которая растерянно хлопала глазами и слабо огрызалась
в ответ.
Алисе было стыдно.
Оставив Настю, она проскользнула между рядами к
продавцу бижутерии и спросила:
— А почему на дисплее кассового аппарата, когда ты
продавал Насте заколку, было семь тысяч?
— Не знаю я никакой Насти, — равнодушно ответил
кидала.
— Зато я знаю, — сказала Алиса.
Всё было очень просто. Настя по невнимательности, а
может, и по беременности авторизовала пин-кодом покупку, даже не поглядев на
сумму, после чего получила поддельный чек вместо настоящего; Алиса же, не
искушённая в местных финансах, слишком поздно сообразила, что произошло. Теперь
Настя, зарёванная, поникшая, брела к выходу с рынка, забыв об Алисе и подумывая
о… ладно, замнём. Хорошо, что только подумала.
Алиса глядела ей вслед.
Настя обернулась и погрозила кулаком киоскёрше.
Алиса постаралась получше запомнить лицо своей новой
знакомой. Вдруг ещё доведётся встретиться?
Настя ушла. Алиса подбежала к киоску фаст-фуда —
извиниться за Настю.
— Понимаю, — сочувственно буркнула продавщица.
Потом девочка вернулась к кидале.
— Ну, ты отдашь Насте деньги?
— Пшшла вон! — прошипел вор. — Эй, Вась, — крикнул он
куда-то вглубь, — тут бродяжка, как бы чего не стащила. Отведи-ка её в охрану.
Алиса тут же растаяла в воздухе.
Так, по крайней мере, это выглядело со стороны
кидалы.
Садовскому звонить не пришлось. 25-го он позвонил
сам. Сказал, что у него командировка в Киев и что если туда надо кого-нибудь
передать, то он доставит.
— Кому это?
— Забыл бывшего присяжного? Не стыдно?
— Какого ещё?
— Ну, этого… с польской фамилией.
— Ладно, давай, я тороплюсь. Может, и впрямь передать
что-нибудь памятное? Только вот как? У меня такая нагрузка в Столыпинке…
— Оставь в приёмной проректора, скажи —
заберут, мол. Пришлю кого-нибудь из аспирантов.
— Э, так не пойд…
— Ну почему же? Они знакомы, между прочим. Заочно.
Как и я.
— А, — догадался skor. — Ну тогда ладно. Пока, у меня
пара.
— Пока. Привет вашему декану. И от Иванникова тоже.
Звонил Садовский просто на всякий случай. Мало ли? Он
вообще-то был уверен, что передавать будет некого. Но такое вот стечение
обстоятельств: дата, о которой он знал раньше, плюс как бы случайно
подвернувшаяся командировка в стольный град Украины, где живёт, если только
ничего не стряслось, Алексей. Всё это подвигло Садовского, подавив
патологическую ненависть к телефонам, взяться за трубку.
Днём раньше, томимый бесплодным ожиданием, он слал
мысленные упрёки своей мучительнице:
«Ты лишила меня свободы сомневаться. Ты дала твёрдую,
непоколебимую уверенность. Ты знала: эта уверенность пройдётся по моей жизни,
крест-накрест перечеркнув общепринятую и удобную картину мира — мира, в котором
тебе нет места.
Алиса! Теперь я прошу пощады. Прошу только об одном:
если не встречу тебя — дай мне знать. Дай знать мне это с той же надёжностью, с
какой убеждала, что ты есть. Шесть лет в ожиданье прошло! Освободи меня от тщеты
ожидания. Ну пожалуйста!
Это же можно! Раз можно было сообщить, что ты есть,
значит, можно — что тебя здесь не будет. Не вижу разницы — ни с позиций
хронобезопасности, ни с любых других.
Если встреча с тобой, вопреки здравому рассудку, всё
же грядёт — не сочти за труд сообщить и об этом! Даты не надо, раз даты
передавать нельзя. Просто намекни: мы с тобой скоро увидимся! Только аутентично.
Как раньше. Добро?»
Мысленных упрёков Алиса, конечно, не слышала.
А назавтра он, страдая от презрения к самому себе за
вчерашнюю минутную слабость, без всякой надежды наберёт номер skor'а на
мобильнике. Просто так, для очистки совести, которая могла бы в противном случае
упрекнуть: мол, а вдруг?
Не стоит обращать исчезающе малые шансы в
тождественный ноль своим бездействием, когда действие тебе, по большому-то
счёту, ничего не стоило.
Что же до skor'а, у него, как мы понимаем, уже не
было причин для нелепых мысленных воззваний к девочке из будущего; но в ночь с
24-го на 25-е его донимали беспокойные сновидения.
Ага, попробуй-ка поспи спокойно, когда знаешь — а тем
более когда всё ещё сомневаешься, — что в соседней комнате дрыхнет сном младенца
девочка по имени Алиса, по фамилии Селезнёва, родившаяся якобы в 2120 году, 17
ноября!
Сначала skor вместе с Алисой нёсся по канатной
дороге, связывавшей два высотных дома. Вечером за ужином она обмолвилась, что
друзья, живущие в соседних домах, часто перекидывают трос от балкона к балкону.
Правда, добавила она, антигр за плечами при
путешествии по тросу должен быть обязательно. Не след рисковать высшей
ценностью — жизнью, даже собственной, если к тому нет непреодолимых причин.
Но во сне за плечами skor'а не было антигра. Только
ветер свистел в ушах, да ладонь предательски потела — вот-вот рука соскользнёт.
Но он больше боялся за Алису, на которой тоже почему-то не было
антигравитационного ранца.
Алиса во сне была не настоящая, а киношная,
примелькавшаяся за двадцать три года.
Досматривать этот кадр не хотелось, и подсознание
милостиво сменило его другим.
Теперь ему снилось, как горячо спорят два фантаста —
Ефремов и Булычёв.
— Я целый год принимал передачи по Великому Кольцу, —
кипятился первый.
— Я два месяца согласовывал переиздание собрания
своих сочинений в Галактическом центре, на столичной планете Конфедерации! —
возражал второй.
И было ясно: Иван Антонович твёрдо уверен в своей
правоте, а Булычёв — виртуальный персонаж школьницы Алисы Селезнёвой и
внештатного сотрудника МИВа Игоря Можейко — улыбается в усы, подтрунивая над
своим авторитетным визави.
— Иван Антонович, а может, вы просто расширили до
масштабов Галактики Великую дугу древних египтян? — спросил skor.
— Нет, я только привёл дошедшие до меня сведения об
обществе будущего в соответствие с восприятием моих современников.
— О чём же вы тогда спорите? — пожал плечами skor. —
Спросите Алису.
— Мы всё равно её не поймём, — ответил Булычёв.
— Она не сможет нас понять, — молвил Ефремов.
Картинка исчезла, а у skor'а осталось приятное
ощущение своей необыкновенности: он Алису видел! Она рассказывала…
Что она рассказывала — skor в своём сне не помнил.
Едва он понял это, ему захотелось расплакаться.
Подсознание вновь сжалилось над ним.
— Алис, ведь вы там тоже, небось, о чём-нибудь
мечтаете? Скажи, о чём?
— По-разному. Я, например, мечтаю о мире, где можно
открыть свои мысли на чтение, как память компьютера. Где не нужно их стесняться:
совсем плохих мыслей уже нет, а отделаться от не слишком хороших помогут друзья,
едва прочтут их. Технически проблема сводится к разработке эффективного
алгоритма полной распаковки Сертификатов субъектности твоих друзей, но, к
сожалению, такой алгоритм термодинамически невозможен.
— Сочувствую, — с усилием улыбнулся skor, которому
Алисина мечта показалась совсем не привлекательной.
— Зато она разрешима на уровне воли, — спокойно
продолжала Алиса. — Вот если бы все помогали друг другу понять свои Сертификаты!
«Вместо того, чтобы темнить, как Петров», — подумала
про себя Алиса что-то непонятное skor'у, который в этом сне, вопреки
термодинамической неразрешимости проблемы распаковки Сертификатов, обладал
способностью слышать мысли.
Он сказал об этом своей собеседнице, и она залилась
краской до самых ушей.
— Видишь, я тоже ещё не готова, — вздохнула Алиса.
— А другие о чём мечтают?
— О многом. О новых открытиях. О том, чтобы
раздвинуть пределы жизни, восстановить знание о прошлом. Чтобы человечество
своим существованием не причиняло боль и смерть своим братьям по жизни.
— О любви — не мечтают?
— Зачем о ней мечтать? Можно просто любить.
— Как всё у вас просто! — разозлился skor, и
подсознание пожалело его в третий раз.
В приёмной проректора Алису дожидалась сотрудница
лаборатории прикладной информатики ТУПИКа.
Высокая стройная женщина спортивного вида
представилась Наташей. До Петровско-Разумовской доехали вместе на такси; там
Наташа попрощалась, объяснив Алисе, куда идти. Но не успела гостья из будущего
сделать двадцати шагов, как её окликнули.
Это был Садовский.
По вполне понятным причинам мне не так-то просто
описывать, что было потом, поэтому ограничусь сообщением: в Киев Садовский
поехал один.
Поскольку спустя два дня Алиса неожиданно исчезла.
Приведу лишь кусочек одного диалога, состоявшегося
вечером за чашечкой чая.
— Нет у меня никаких доказательств, что я из
будущего. В повести — миелофон был. А на самом деле — ничего.
— А кристалл?
— Кристалл я показала только тебе, и то с условием,
что ты никому о нём не расскажешь. Для остальных его не существует.
— В общем, надо понимать, ты покамест побудешь моей
двоюродной племянницей, да?
— Тебе виднее, — пожала плечами Алиса.
На том разговор и кончился. По первой имперской
программе началась «Святая Варвара», просмотр которой, как известно, обязателен
для всех подданных, кроме находящихся на оперативном дежурстве.
Раз уж фраза насчёт двоюродной племянницы прозвучала,
то в обычной литературе Алиса должна была бы хоть раз выступить в этой роли. Но
в нашей сказке, вопреки литературным канонам, ей это не грозит, поскольку,
повторюсь, через два дня Алиса исчезла, оставив Садовского в совершенном
смятении.
Впрочем, едва ли подобный стресс надолго выведет его
из устойчивого равновесия, воспитанного многолетней работой в ТУПИКе.
Да и не только ею. Нельзя всё валить на
обстоятельства.
Быстро сообразив, что Алису ему не найти (возможно,
это не было истиной, но кто ж проверит?), Садовский отбыл в Киев, не так давно с
большим удивлением встретивший результаты референдума о признании российского
монарха главой украинского государства — как бы по канадской модели. Пробыв там
положенную неделю, к моменту возвращения он вновь вполне утвердился во мнении,
что Алисы, вопреки всему, не бывает.
Не в первый раз ему проделывать с собой этот трюк.
Если начистоту, он, в общем-то, и раньше так думал —
вопреки всему.
И его немедленно одолели другие заботы. В системе
политической учёбы, согласно программе Комитета по Ресурсам и Средствам, надо
срочно законспектировать и сдать «Левиафана» Гоббса.
Может быть, ей и нужны были эти два дня?
Ну почему она не сказала, что ей нужны всего два дня?
Предположим, из хронобезопасности.
<<Назад Оглавление Далее>>
17.07.2008