«Генератор Времени»

13. Первая кровь

Восемьдесят девять

Ночью с Садовским случилось происшествие: ему сон приснился.

Обычно сны ему не снятся.

Но сегодня он проснулся среди ночи с ощущением, что забыл что-то очень важное, что обязательно нужно вспомнить. Поднапрягся — и вспомнил сон. После чего сразу успокоился, радостно улыбнулся и к утру ничего уже не помнил.

А сон был вот про что. Будто прилетела к Садовскому бригада спасателей из МИВа — спасатели были почему-то все как один в белых халатах, перевязанных чёрными поясами. Спасатели стояли шеренгой в прихожей (где в реале никакая шеренга, конечно, не поместилась бы), делали один за другим два шага вперёд (в реале два шага вперёд в ней тоже не поместились бы) и колокольными голосами глаголили:

— Вот тебе выбор, Садовский.

— Ты сейчас помрёшь.

— Зато спустя век с небольшим родится Алиса.

— Или живи себе, в ус не дуй.

— Но её не будет.

Садовский, забившись в угол, взвизгнул оттуда:

— А где гарантии? Что, если я умру, а она не родится? Кто, позвольте полюбопытствовать, в моё отсутствие взыщет за невыполнение условий?

Тут МИВовцев как ветром сдуло, а Садовский остался удивляться непроходимой глупости предложенной ему сделки, чем, собственно, сон и закончился.

Может быть, Садовский, проснувшись, ещё порассуждал бы насчёт принципиальной неразрешимости этических проблем. Может быть, даже оспорил бы упомянутую Алиской теорему. Но к утру он, как было уже сказано, про сон забыл напрочь.

Зато вспомнил недавний разговор со skor'ом. Там, у прудов.

И в голове его сложилось некое подобие плана. Тоненьким-тоненьким пунктиром.

Подойдя к телефону, Садовский набрал рабочий номер одного жулика, который когда-то встарь пытался разводить наивный народ на бабки через интернетовский форум. Главной мишенью жулика был как раз Садовский, показавшийся по всем признакам подходящим клиентом: рассеянный, замороченный, с глюками, но будто бы не без идеалов, а главное — готовый, похоже, поверить любому абсурду.

Такое суждение, во всяком случае, можно было составить о Садовском по его постингам в форумах. Читатели и представить себе не могли, до чего Садовский обычно неискренен.

Жулику Садовский собирался передать информацию, собранную Donvad'ом и cher'ом. Анонимно, конечно. Расчёт был на то, что мелкий жулик, если он всё же имеет хоть какую-то крышу, захочет погреть руки на столь ценном компромате и тем самым создаст некоторые неудобства организаторам плутониевой цепочки.

А там посмотрим.

План, конечно, едва ли имел шансы на успех: что медведю комариный укус? Но вы не представляете себе, до чего вредный у Садовского характер! Медведь-то сам подставился!

Конечно, у самого Садовского на этот счёт была целая теория (он потом даже изложил её skor'у, благодаря чему она и дошла до наших дней). Он утверждал, что векселя остальных комаров оплачивать не собирается — у них свои головы есть. А сам, мол, намерен действовать исходя из того, что если все комары разом набросятся на медведя — он, быть может, околеет от огорчения, что его кусают комары. А если не набросится ни один — будет и дальше жрать чижиков. Значит, если остальные комары не глупее его, Садовского, — есть некоторый шанс закусать медведя до полной потери оным медведем его медвежьего разума.

Если глупее — он, Садовский, не виноват. Он, дескать, сделал что должен.

С телефонным звонком вышла незадача: Садовскому было сказано, что Виталий здесь больше не работает. Однако после длительных уговоров, сопровождавшихся абсурдной, но всё же сработавшей аргументацией, удалось, наконец, добыть новый рабочий телефон нашего нового персонажа. Оказалось, он теперь довольно значительный бизнесмен, первое лицо крупной фирмы, реализующей в Москве цветы, поставляемые самолётами из Нидерландов.

Чтобы не затягивать повествование (его давно пора закруглять), положим, что следующий звонок оказался удачным, что Виталия-II удалось застать на месте, что трубку взял он сам, а не секретарша, что он не бросил её в ответ на отказ звонившего представиться и что между ним и Садовским произошёл примерно следующий разговор:

— Виталий, ты, что ль? Узнал?

— Да, это Виталий. Что-то не припомню. Вы в «Городские цветы» звоните?

— Именно! Что не узнал — это к лучшему, поскольку моё положение довольно щекотливое. Виталий, сделаем вот как. Я завтра пришлю к тебе в офис пацана, он передаст тебе дискету, а дальше делай как знаешь.

Садовский почему-то был уверен, что skor дискету запишет и что у skor'а все материалы Donvad'а уже лежат аккуратно разложенные в ворпалсвордовские файлы по датам и персонажам, наилучшим образом подготовленные к использованию жуликом.

— Хотите денежку с нас слупить, коллеги? Так обращайтесь к Подбоеву, нас его люди крышуют. Я такие переговоры вести не уполномочен.

Виталий смотрел в корень.

— Угадал, родной, угадал. Денежку я и впрямь слупить хочу, но ты на этом деле тоже неплохо заработаешь. Кто такой Подбоев — не знаю (Садовский, конечно, соврал), но можешь и его взять в долю. Если захочешь. Если нет — без претензий. Дискетку — в трэш, и забудь.

— Может, лучше почтой?

— Отключили за неуплату.

— А вам что за интерес?

— Считай, что это происки конкурентов тех ребят, которые тебе заплатят.

— А они не…?

— Против Подбоева-то? Президента Имперской Академии? (Садовский, конечно, прокололся). Смешно. В общем, диктуй адрес. Хотя нет. Лучше встреть мальчишку в метро, а? Или пришли кого-нибудь. Называй станцию.

Девяносто

Алиса знала, что Дэну, упоминавшемуся Котовским, ни в коем случае нельзя рассказывать об Алле. Посвящая её в свой план, матрос предупредил: Дэну ни слова!

Только вот она, глупая, почему-то отказалась от плана.

Мало того, всё Дэну рассказала.

Рассказала просто потому, что Дэн, непонятно по каким мотивам, всё утверждал, что это Алиса дала дуба вследствие «экскурсий», вот шеф и заменил Алису Аллой.

Конечно, Алиса была куда больше похожа на Алису, чем на Аллу, но Дэн считал, что ей сделали пластическую операцию. Быть может, даже внушили под гипнозом, что она и есть Алиса. Или просто запугали. Ему сейчас невдомёк было, что следы пластических операций не исчезают так быстро.

За подмену девочек Дэн почему-то грозился удавить генерала собственными руками. Он не знал, что это невозможно. Горло-то у генерала не настоящее.

Разобраться в мотивах столь странного человека, как Дэн, было почти невозможно, но Алиса явственно чувствовала исходившую от него опасность. Не для себя. Для первого встречного.

В общем, рассказала она ему, как всё было.

Если б знала, чем это кончится…

Сразу после этого серебристый Volvo на неделю исчез. Это несколько нарушило планы Алисы: ведь Дэн был единственным её связующим звеном с Весельчаком У, который ей как раз был нужен. Pinhead работал как одержимый, половина литсценария будущего трёхсерийного фильма была уже готова. Saan'у пришла в голову беспроигрышная идея: он решил, что Алиса будет играть не только себя до переброски, но и (в гриме) Машу после. А вот Машу до будет играть другая девочка — та, которая должна была исполнять роль Алисы в «ГиБ-2». Тогда ей было всего девять лет. Сейчас — тринадцать. В самый раз.

Гурова неожиданно согласился сыграть сам Pinhead. Он сказал примерно так: знаю, мол, что ни дьявола у меня не получится, но попробую.

Сразу по исчезновении серебристого Volvo Котовского, по сообщениям синегорской газетёнки, нашли подвешенным на крючке за область паха на фонаре у синегорского дворца культуры. На шее у него был плакат с надписью «Детоубийца». Наряд государевых опричников, охранявший правопорядок на прудах, обнаружил труп ещё тёпленьким. Вешатель так и остался ненайденным. Обвинение на плакате, как впоследствии было объявлено, тоже не подтвердилось следствием.

Наконец появился Дэн — весь серый и сморщенный, словно после запоя. Дверь ему открыл, как обычно, Лёшка, нехотя оторвавшись от дивидишника. Он крутил «Первую кровь», игнорируя ворчание отца насчёт очередной тройки по математике. Дэн кратко доложил Алисе, что Виталий, обидевший Настю, найден и ликвидирован, что все деньги «Городских цветов» переброшены на карточку Насти, что Настя, обнаружив неожиданное поступление, от радости выпила лишку с друзьями и в пьяном виде выбросилась с балкона. Её крохотную дочку временно поместили в спецотделение СКБ, где у Дэна большие связи.

Глупость я сделала, Денис, — еле слышно проговорила Алиса. — Большую глупость.

Дэн ошалело смотрел на Алису, будто бы только сейчас открылось ему, что перед ним ребёнок, а не командир штурмового отряда.

А она закусила губу, заперлась в ванной и не выходила оттуда несколько часов.

Она же не просила его убивать! Она не просила переводить такую огромную сумму! Она просила только попробовать заставить Виталия вернуть украденное! Ну что здесь за люди? Почему с ними нельзя ни о чём говорить?!

Такие же люди, как ты, Алиса. Такие же упрямые.

Только воспитаны иначе, и представление о должном у них другое.

Как видим, ошибочное.

А Дэн, уходя, проворчал:

— Зря только руки марал. Уродка!

Это он не про Алису — про Настю. Это же Настя виновата в том, что Алиса его, мужчину, жалеет. Неужели непонятно?

Поутру за Алисой приехал уже другой опричник. Передал Алисе крайнее недовольство шефа срывом вчерашней «экскурсии».

— Ни при каких неурядицах нельзя допускать сбоя в наших мероприятиях, госпожа Селезнёва, — распинался он, колонной возвышаясь в прихожей.

Та не слушала.

— Куда сегодня?

— Сегодня никуда. Мы просто знакомимся. Следующий выезд — завтра.

— Завтра выезда не будет, а сегодня я хочу говорить с шефом.

— Такого права у вас нет, госпожа Селезнёва.

— Я сказала.

Угрозы в голосе не было и быть не могло: чем бы Алиса могла угрожать вооружённому офицеру опричнины?

Тот пожал плечами и повернулся, чтобы выйти.

— Вы уверены, что поступаете правильно? — спросила девочка.

— Я привык точно выполнять приказы, — снизошёл до ответа офицер и с силой захлопнул за собой дверь.

— Постойте! — закричала Алиса, выбежав вслед. — Передайте шефу записку. Пусть он сам решит, читать её или нет! Это очень важно — быть может, и для вас тоже.

Она уже усвоила принятое в здешней эпохе обращение на «вы», и ей самой это не нравилось. Возникало противное чувство унижения, точнее, привыкания к унижению.

«Я привыкаю к несовпаденью»…

Алисины пальцы быстро натюкали записку. Офицер нетерпеливо ждал в прихожей, переминаясь с ноги на ногу, Лёшка сидел, как приклеенный, у телеэкрана: там Рэмбо как раз зашивал себе разодранную руку.

Вернулся с занятий Садовский. Смущённо поздоровался с опричником и тише воды ниже травы проскользнул в комнату.

— Пап, как это снимали? Ему что, на самом деле руку распороли, чтобы он мог её зашить?

— С чего ты взял?

— Тогда ведь не было ещё компьютерного монтажа?

— Ну и что? Спецэффекты всё равно делали. Ну, как у нас дела, Алиса Игоревна?

Алиса ничего не сказала, только закусила губу.

— Чем занята? — не отставал участливый Садовский.

— Пишу записку своему самому главному командиру. Насчёт кино.

Она нажала на кнопку печати, сложила лист вчетверо и подала офицеру. Тот лист развернул, пробежал глазами, ничего не понял, пожал плечами и сунул записку в карман.

— Вы должны понимать, что у нас с шефом есть процедуры проверки, доставлена ли корреспонденция по адресу, — на всякий случай вставил Садовский, догадавшийся, что опричник, чтобы не осложнять себе жизнь, запросто может избавиться от загадочного послания у первой же урны.

Опричник снова пожал плечами, сделал налево кругом (слишком уж театрально, подумал Садовский) и снова затворил дверь снаружи. На этот раз бесшумно.

— Слушай-ка, Алис, давно хотел тебя спросить. С чего ты взяла, что Весельчак согласится на ваш сценарий?

— Мне так кажется.

 Это всё, да? — возмутился Садовский. — Когда кажется, креститься надо.

— Не говори глупостей, — сказала Алиса. — Я устала. Ещё немного, и я превращусь в Настю.

— В смысле?

— Не слушай, это я самой себе говорю.

— Первый признак!

— Не шути так. Я правда устала. Ты же понимаешь, я тебе не всё рассказываю. Трудно.

— Спасибо, утешила!

— Хорошо. Буду теперь знать, кого здесь надо утешать.

— Ты не думаешь, что Весельчак мог использовать психоделики?

— Тоже мне новость, — грустно отмахнулась Алиса. — Конечно, использует. Разве по мне не видно? Но, к счастью, я тоже кое-что умею. Знаю, как увеличивать кровоток через печень, если нужно срочно освободить организм от какой-нибудь дряни. Знаю, как противостоять гипнозу. Но это не даёт стопроцентного результата, как видишь.

— А просто отказаться? Не принимать препараты?

— Как ты себе это представляешь? Чего я точно не знаю — это когда и как мне их вводят. Знаю только, как было в первый раз. На даче Весельчак У угощал меня пудингом, а я была голодная как волк. А теперь… быть может, в машине распыляется аэрозоль.

— А как же водитель?

— Им наверняка тоже достаётся, только они не знают. Видишь, они как роботы. Разве не заметно?

— Не присматривался. Хотя вообще-то да…

Вдруг Садовский переменил тему.

 Алис, знаешь, что мне пришло в голову? На днях Андрейка крутил мультики. В «Dungeons and dragons», которые ты ему давеча подарила, а именно — в «Квесте воина-скелета» есть один общий кадр с булычёвским «Перевалом». И подумалось вот что: Dungeon Master из «Подземий», весь такой из себя положительный, здорово смахивает на твоего нынешнего шефа. К тому же он ведь с Venger'ом в родстве, и в самом прямом. Классно Весельчака закриптовали, а?

 Похож? Почему?

 Смотри: он использует попавших в его мир детей в своих целях, для поддержания равновесия между тамошними добром и злом, сохраняя тем самым царство — царство, которым не правит, но в котором хозяйствует. Детишки будто бы всякий раз на стороне добра (ты же у нас тоже добрая, да?), но как бы случайно все пути к возвращению, подсказанные Master'ом детям, заводят в тупик. Зато на этих путях каждый раз дети решают задачи, нужные Master'у. Забавно, правда?

 Пожалуй, ты прав. Аллегорично. Но ты не думай, — вдруг вернулась Алиса к началу разговора, — мой расчёт не беспочвенный вовсе. «Пропавшая», в глазах Весельчака, выражает его торжество. Её сообщение, как он его поймёт, — о том, что кто-то что-то такое решил за меня, — ироничная улыбка чуть оживила её усталое лицо. — Значит, зрители должны понять: лучше добровольно.

«Его не будет бить конвой», — вспомнил Садовский.

И это тоже. Но главное — «Теперь ты навеки моя, недотрога».

— Но тогда другая угроза: вдруг зрители так и поймут?

— Посмотрим.

Алиса рассказала Садовскому, что вычислительные мощности крокра не могут обработать не то что человеческий, но даже муравьиный Сертификат субъектности. Даже вместе со всей его нынешней сетью троянов Весельчак имеет только биохимическую модель человеческого выбора. Это немало, но это не всё. Мы, люди, увидим в «Пропавшей» не торжество пирата, а изложение проблемы, которую нужно решить. Конечно, там очень мало будет сказано; но образ Алисы опять, и особенно остро, пересечётся с тысячей образов Алис, Элли, Дороти, Самант, Майечек, Шейл… В каждой проектной сказке обнаружатся детали проблемы, которую человечеству предстоит решить, воспринимаемые на подсознательном, телеологическом уровне человеческой психики, на уровне взаимодействия Логоса с биологической материей.

Обо всём этом крокры могут догадываться, но никогда не смогут просчитать. И достоверная картина их собственного торжества заслонит в их выкладках никакими расчётами не подкреплённую возможность неожиданных эффектов со стороны человеческой субъектности.

Так рассуждала Алиса. Но прав, как мы с вами, бедный мой читатель, ещё выясним, окажется всё-таки крокр. Алисино сообщение в фильме будет, но останется без последствий.

События будут развиваться не по Алисиному плану.

 Хотя цена всего этого для меня уже не та, как вначале, — вдруг добавила Алиса, стерев запястьем капли пота с виска.

Садовский вопросительно поднял брови. Алиса явно не хотела развивать тему и, кажется, пожалела о сорвавшейся фразе. Но Садовский был неумолим.

— Потом когда-нибудь, — попросила Алиса. — Если бы рассказать всё, никто из твоего времени, наверное, не понял бы, почему я не убила Дэна. И никогда не убью. Хотя могла бы. Запросто.

И страшно Садовскому было видеть сдвинутые брови Алисы и её леденящий взгляд.

«Где твои крылья, которые нравились мне?»

Он, конечно же, ничего не понял. О смертях Котовского и Виталия он, естественно, вскоре узнает. А о Настиной смерти не узнает никогда.

Девяносто одно

Весельчак не стал скрывать это от Алисы. Тоном крайнего недовольства он сообщил, что Дэна по её милости отправили в режимный монастырь. (Оттуда он, проявив чудеса отваги, потом сбежит, но это будет уже совсем другая история.)

 Спасибо, что не в Талдом, — зло проговорила его партнёрша.

— Что ты знаешь про Талдом? — обеспокоенно вскрикнул Весельчак, чем немало удивил Алису.

— Только то, что ты мне сейчас расскажешь.

— Мне это невыгодно.

— Ошибаешься. Тебе это выгодно. Иначе я сама туда полезу и пропущу очередную «экскурсию».

— Экскурсий больше не будет. Я поддерживаю твой кинопроект. Так будет лучше. Намного лучше. Мне думается, что ты делаешь ставку на свойства Логоса, которые я не могу воспроизвести в полном объёме. Пусть будет по-твоему. У меня есть хоть какая-то вычислимая модель, а у тебя нет никакой. Могу тебя заверить: если у тебя есть какой-то план, кроме наших общих, — у него нет никаких шансов.

Чтобы не интриговать попусту читателя, ещё раз скажу: Весельчак знает, что говорит. Прав окажется он. Интуиции Алисы насчёт того, что её сообщение, может быть, будут восприняты, — это, по сути, вера в чудо.

Что ей ещё осталось-то?

Но чудес, как известно, не бывает. Не имея расчётных доказательств того, что сообщение будет воспринято и повлияет на принимаемые людьми решения, глупо надеяться, что это получится лишь потому, что другого выхода нет.

Поймите меня правильно: я, в общем-то, согласен с действиями Алисы. Чем сидеть сложа руки в кресле серебристого Volvo, лучше использовать единственный известный шанс, даже если ты не в состоянии оценить величину этого шанса. Так она и делает.

Зато Весельчак в состоянии его оценить. И ему остаётся лишь мысленно произнести Алисе спасибочки за содействие!

— Тем не менее, я туда полезу, — твёрдо посмотрела Алиса в ненастоящие глаза Весельчака У.

— Что ж, будь по-твоему. Кроме тебя, меня и ещё одного человека, отвечающего за спецоперацию, об этом за пределами Талдомской республики никто, надеюсь, не знает. А узнает — умрёт, будь покойна. Если коротко, твои бывшие сокамерники нашли сообщников среди охраны, свергли законную власть Государя и установили почти на всей территории района партизанскую республику. Хоть мне их и жалко, против них будет применена химия, как и против тех, кто её применит. Ибо дурной пример заразителен. Так что ты туда лучше не лезь, поняла?

 Я хорошо соображаю, где от меня больше толку. Явно не там.

 Вот и умница. Нужно уметь чувствовать волю вселенной и следовать ей, моя малышка, — заключил Весельчак У.

Девяносто два

Других прямых контактов в теневой экономике, кроме Виталия (который оказался тем самым Виталием, некогда кинувшим Настю), у Садовского не было. Так что его план провалился.

Однажды, в редкую минуту доверия, он посетовал на эту неудачу Алисе. Мол, в кои-то веки почувствуешь себя в состоянии хоть что-то сделать — вдруг выясняется, что в «Городских цветах» уже совсем другой директор, который ничего не знает ни о судьбе, ни о телефоне предыдущего.

 Это был тот самый Виталий. С рынка. Его уже нет в живых.

 Неужели…?

 Нет, это Дэн. Я надеялась, он сможет помочь Насте.

 И что же?

 Если коротко — помочь не смог. Хорошо, что у тебя не вышло.

Садовский был ошарашен.

 Ну почему?

 Потому что из этого могла бы выйти такая кровавая каша… Впрочем, у меня нет больше права говорить об этом.

И больше из Алисы ничего не удалось вытянуть.

Одно лишь сказала:

 Я на недельку исчезну. Найти меня не пытайся. Приеду — расскажу. Тогда, наверное, это уже не создаст проблем.

— Куда собралась-то? — прикинулся валенком Садовский.

— На «экскурсию». Думаю, на последнюю. На этот раз далеко от Москвы.

— Я уточню у водителя.

— Ты его не увидишь. Ну, я пошла.

Садовский, к его чести, и сам сообразил, что, план его — мнимый. Скорее всего, засвеченная плутониевая цепочка действительно прекратила бы функционирование. Но шантажистов уничтожили бы, и вряд ли бы ограничились только ими. А если учесть, что Виталия крышевал сам Подбоев… в общем, до полномасштабной гражданской войны один чих.

Крокры, конечно, самого худшего не допустят. Тёпленькие человечки им нужны. Но если число трупов будет в пределах тысячи — им, в общем-то, наплевать.

Короче, маниловщина всё это. Пустое прожектёрство, следствие желания найти простые решения непростых проблем.

Электрички на Талдом, как ни странно, ходили по расписанию. На Савёловском вокзале Алиса сунула банковскую карточку, выданную Весельчаком У, и лицензию якобы Синегорского КРС, полученную от него же, в соответствующие щели автомата по продаже билетов. Тот, пискнув, выплюнул клочок бумаги со штрих-кодом.

Вагон был почти пуст.

До Вербилок ехали без приключений.

В Вербилках прозвучало объявление, что по техническим причинам поезд дальше не пойдёт. Пассажиров просят пройти к автобусам, которые доставят их к местам временного проживания.

В Москве давно ходили слухи о том, что уезжающие по Савёловскому направлению куда-то исчезают. Одни говорили, что карантин из-за утечки бактериологического оружия, другие — что там случилась техногенная катастрофа и всех, кто попадается под руки отрядам рейнджеров, ожидает незавидная участь ликвидаторов. Верной версии не высказывал никто, а тех, кто настойчиво высказывал неверные, рано или поздно вызывали в КРС, откуда они больше не возвращались. Стремительно множащимся по России монастырям всегда требовались послушники.

Ни Государь, ни министры, ни единая душа в Святой службе Государевой опричнины (сокращённо просто СС) — никто не знал правды о партизанской республике. Действуя строго по инструкции, Талдомский местком КРС прежде, чем его сотрудников вырезали повстанцы, принял меры по уничтожению всех каналов связи в районе. Сигнал с пульта подрыва интернетовских узлов и АТС поступил, помимо мин, на персональный компьютер Весельчака У (оповещение других инстанций предусмотрительно не предусматривалось). Хронопират, пробежавшись по базам КРС, сделал выборку подданных, которые, согласно данным о лицензиях на поездки, мог быть в контакте с повстанцами. Месткомы КРС получили приказ усыпить этих людей с помощью спецсредств и доставить их спящими в близлежащие монастыри. Оттуда их, поддерживая в сонном состоянии, переправляли в Талдомский район и забрасывали внутрь кольца смерти.

Там же, внутри, оказались рабочие, которые устанавливали мёртвое кольцо: никто из них понятия не имел, что за аппаратуру они монтируют, а просто выполнял указания, подготовленные самим Весельчаком. Впоследствии эта аппаратура — микроволновые излучатели — управлялась и поддерживалась мрачными, неразговорчивыми монахами, приписанными к Данилову монастырю. Их давно отучили интересоваться, какую роль им назначила господня воля на этот раз. Монахам нетрудно было догадаться, что это оружие, но даже если у кого-то из них возникал вопрос, против кого оно направлено, — ответить было решительно некому.

Полоса, простреливаемая высокочастотными волнами, быстро покрывалась трупами животных, птиц и людей. Портативные ядерные реакторы, обеспечивавшие аппаратуру энергией, съедали заметную часть новых поступлений плутония.

Можно было бы, конечно, запахать восстание в землю гусеницами танков, но тогда скрыть факт начавшейся гражданской войны было бы уже немыслимо, а это в планы крокров никоим образом не входило. Империя должна была быть образцом благополучия, порядка и верности Государю. Восстаний здесь быть не могло, и армия не могла выступать против народа.

Девяносто три

Опричники, обслуживавшие автобусы (и понятия не имевшие, почему едущих в Талдом увозят в Ярославскую губернию), сбились с ног: одного пассажира, зарегистрировавшего поездку в Талдом, не хватало. Пока они связывались с месткомами КРС на предмет того, не задержали ли где-нибудь по трассе пассажира с билетом до Талдома, вышедшего раньше положенной остановки, пока билетные контролёры клялись и божились, что число пассажиров в вагоне перед Вербилками строго соответствовало данным, переданным с касс, Алиса тихонечко сидела на шпалах под вагоном, размышляя, что с ней станет, когда вагон тронется. Деваться было некуда: по обе стороны железнодорожных путей слонялись озабоченные опричники.

Надо было сдаваться. Когда отправился последний автобус, Алиса выползла из-под состава. К ней тут же со всех сторон бросились государевы псы.

— Отлично сработано, — сказала она. — Государь будет доволен вашей службой. От его имени объявляю благодарность личному составу отряда.

Опричники малость растерялись.

— Теперь, господа, прошу выделить мне сопровождение для инспекции режимного объекта.

 Будет сделано, сударыня, — улыбнулся один из опричников. — Не соизволите ли подтвердить свои полномочия?

— Пока нет. Но, как вы понимаете, от вас я никуда не денусь. Вернёмся с объекта — нас будет ждать полпред Святейшего.

— Зыков?

 Меня не информируют, кто именно. Увидите.

— Вы, случайно, не знаете, что за кольцом? — спросил совсем юный опричник, чем-то похожий на Пашку Гераскина.

— Это не в нашей с вами компетенции, — весомо сказала Алиса.

— Позвольте ещё полюбопытствовать. Вы же совсем юная. Как вы оказались на столь ответственной службе?

— Святейший, с ведома Государя, использует широкий спектр методов сбора информации. Я не совсем та, за кого вы меня в меру своего разумения можете принимать. Об остальном спросите полпреда, если считаете это полезным для своей карьеры, — и Алиса взглянула в глаза юноше с сочувствием, что совсем сбило того с толку. Он покраснел как рак и стушевался.

По трупам, от которых пахло варёным мясом, образованная Алиса почти сразу догадалась, что поражающим фактором здесь является микроволновое излучение.

— Так, — сказала она. — Останавливаемся здесь.

— Нам следовало бы прибыть на командный пункт, сударыня? — спросил тот, кто выяснял её полномочия.

— Сейчас проверим, как монахи несут свою службу. Имейте в виду: они не должны видеть в зоне моих действий ни одного опричника. Сейчас один из вас разворачивает машину и привозит мне рулон алюминиевой фольги двухметровой ширины, остальные остаются со мной. Дальнейшие инструкции получите по возвращении.

— Сударыня, а где взять фольгу?

— Вас и этому учить? — прищурилась Алиса.

Юный опричник, зачем-то взяв под козырёк, нырнул обратно в джип, остальные четверо остались с Алисой.

— Слушайте меня внимательно, — скомандовала девочка. — Сейчас я войду в кольцо смерти. Поскольку мои полномочия ещё не подтверждены, вы все четверо держите меня на прицеле, ясно? Мой маршрут — отсюда вон к той осине, там я резко поворачиваю направо, чтобы скрыться в овражке по ту сторону кольца, и бегу к лесу. Если монахи несут службу по инструкции, они должны будут уничтожить меня немедленно по пересечении кольца смерти и уж во всяком случае прежде, чем я достигну леса. Понятно? После этого вам в обязанность вменяется проследить, чтобы моё тело было уничтожено, поскольку любой объект, проникший внутрь кольца, представляет собой угрозу в связи с причинами, по которым оно установлено.

У опричников глаза на лоб повылезали от этого бреда. Но ведь, если разобраться, появление кольца смерти в Подмосковье, секретность, которым оно окружено, чрезвычайные меры по отношению к ничего не подозревающим пассажирам электричек — бред ничуть не меньший. Поэтому государевы псы решили положиться на волю божью и делать то, что велят. Если это обман — девочку всегда можно иммобилизовать резиновой пулей, а потом уже разобраться, что к чему. Если нет — полпред патриарха всё прояснит.

Чтобы развеять их сомнения, Алиса добавила:

— Не поддавайтесь иллюзии, я вовсе не девочка.

— А кто?

— Можете считать, что я робот. Вас устроит?

Расчёт Алисы был на то, что фольга, экранируя часть излучения, позволит ей живой преодолеть полосу поражения, а дальше она рассчитывала только на свою ловкость и скорость. Её острый глаз различил близ осины ещё одну балку, в которой можно было укрыться, потом в непредсказуемый для снайперов момент, сделав сальто, перелететь в кустарник близ овражка, а оттуда до леса рукой подать.

Явился юноша с фольгой. Алиса сделала себе из неё что-то вроде плаща Шейлы, завернулась в него с головой и вслепую, спотыкаясь, побежала со всех ног к кольцу смерти.

Навстречу ей из балки показалась грузная фигура в брюках с широкими красными лампасами. Она смело и неестественно резво двигалась по мёртвой зоне, не нуждаясь в алюминиевом плаще и не проявляя ни малейшего намерения помирать от действия микроволн. Поймав девочку за талию, Весельчак бегом выскочил из опасной зоны, затолкал визжащую и брыкающуюся Алису в «Ниву», припрятанную в кустах у балки, и дал газа.

Опричники растерянно переглядывались минут пять, потом молча погрузились в свой «козёл» и отправились обратно на станцию нести свою службу.

— Дурни! Надо же было её застрелить! — кипятился юноша, похожий на Пашку Гераскина. — Они ведь нас проверяли, а никаких не монахов, пню понятно!

— Чего после драки руками махать? Ну, растерялись. Теперь дадут по ушам, понятно.

— Ребят, а может, того? В мёртвую зону, и концы в воду?

— Ступай; а я лично ещё пожить намерен, — скривил губы старший. — Отсижу сколько надо — вернусь. Там тоже люди.

Юноша, кажется, передумал, хотя долго ещё бубнил о позоре и бесчестье.

Служивые не знали, что гипнотических способностей Весельчака было более чем достаточно, чтобы никто из них не мог и пошевелиться в течение всей операции.

— Дура! Полезла-таки, — отчитывал тем временем Алису Весельчак. — Ты хоть представляешь, какая там мощность? На фольгу понадеялась! Ну дура и есть дура.

Алиса не слышала. Она была без сознания.

К счастью, тромбы образовались только в сосудах ног, так что операция потребовалась совсем не сложная. Ожоги тоже зажили, и уже через четыре дня Алису на съёмочной площадке корпорации «Saan-фильм» встречал сам Весельчак У в полной парадной форме.

— Ну и чего ты добивалась?

— Я должна была остановить кровопролитие. Я одна могла это сделать. Остап бы мне поверил. Нам же с вами не нужно кровопролитие, ведь так?

— Глупо. Если бы ты так думала, ты бы, конечно, изложила свой план мне с тем, чтобы найти поддержку. Ты сама так сделала, когда тебе потребовался фильм.

Алиса опустила голову.

— Эти люди, — продолжал пират, — носители сведений о том, что можно выступить против Империи. Мы же с тобой материалисты и понимаем, что единственный способ уничтожить информацию — уничтожить её материальный носитель.

— Есть ещё Сертификаты субъектности, — возразила Алиса, не поднимая глаз.

— Над этой проблемой мы с Крысом, собственно, и работаем, — ответил крокр.

Девяносто четыре

 Алиса, во что у вас там играют? — спросил как-то Лёшка.

 У нас вообще не играют, — заявила Алиса. — У нас все жутко серьёзные, круглые сутки сидят за компьютером и создают интеллектуальную продукцию.

 Ну Алис, нам с мамой уже папа надоел такими шуточками!

 Да в то же, во что и у вас. Что я люблю футбол и бадминтон — ты знаешь. Значит, эти первобытные игры дожили до наших дней.

 Нет, ты мне расскажи об играх, которых у нас нет.

 Реверси у вас есть? Го? Четырёхмерные шахматы?

Реверси есть. А что такое четырёхмерные шахматы?

 Представь себе три проекции четырёхмерного пространства на трёхмерное. Представил?

 Не-а. Ты просто скажи, какой смысл там?

 Всё тот же. Поставить мат королю противника. Или королям противников, если соперников несколько. Обычная матричная антагонистическая игра с нулевой суммой, если играть вдвоём. Но если для обычных шахмат уже получена оптимальная стратегия, из-за чего в них у нас только дети играют, то для четырёхмерных задача об оптимальной стратегии термодинамически неразрешима.

 Понятно, — пожал плечами Лёшка, не отрываясь от экрана ноутбука. Он играл в какую-то бродилку. — А такие, чтобы смысл был совсем другой, чем у наших игр?

Алиса на секунду задумалась.

 Наверное, у вас нет исторических игр.

 Есть. Есть реконструкторы. Например, один папин знакомый, Маяк Оркский, на настоящей лошади и в почти настоящих доспехах участвует в почти настоящих сражениях. Существует легенда, — подмигнул Лёшка, — что один раз он даже участвовал в каком-то турнире из-за тебя.

 Нет, у нас другие. Но кто же это бросил ему вызов?

 Не помню. Спроси у папы.

 Хорошо, что хоть бились понарошку, — нахмурилась Алиса. Видимо, она всё-таки что-то такое знала об этом турнире.

 Расскажи лучше о твоих исторических играх.

— Там виртуальная реальность, когда ты должна прожить в реальном времени какой-нибудь исторический эпизод. Например, месяц из жизни крестьянской девочки времён Алексея Михайловича. Или месяц в блокадном Ленинграде. Или месяц в детском доме. Когда игра начинается, ты знаешь, что это только игра и что с тобой ничего не случится. Но дальше всегда всё так устроено, будто в аппаратуре ВР случился какой-то сбой и ты уже не вернёшься обратно, а будешь жить здесь всегда. Притом это так достоверно, что хоть и знаешь, что это специально делается, но не можешь вернуться, прервать игру, а главное — хоть как-то проверить, на самом это деле или понарошку. И у тебя сначала всё равно паника. Несколько таких игр есть в школьной программе: по доисторическому периоду, по истории древнего мира, по второй мировой войне, по эпохе Перевала.

 Ой как интересно!

 Когда как. Но, пожалуй, если б не эти игры, я бы у вас тут свихнулась.

 Не говори глупостей. Мы же тут не свихиваемся!

 Ладно, я пошутила.

 Скажи, а кем ты была на войне? Медсестрой, наверное?

 Нет, я была самой собой, но будто бы я дочка колхозницы на оккупированной территории. Папа, по сюжету, у меня пропал без вести ещё до войны. Вначале, недели три, было ничего, только виртуальная мама на меня очень ругалась, хоть и любила. Ну, не только ругалась. Я же авантюристка, выбрала максимальный уровень исторической достоверности. Потом маму застрелили фашисты, я за хозяйку осталась, а ещё у меня была больная бабушка, которую надо было кормить. Она всё порывалась слезть с печки, в конце концов упала и лежит, не может подняться.

Вот и представь: утром в четыре часа надо доить корову, а хозяйка сидит и скулит в углу от беспомощности. Потом корове надо корма задать, пойла. Была зима, а колодец за три километра. Все физические усилия совершенно реальны. Правда, ногу сломать нельзя, кожу содрать нельзя, точнее, по игре она, допустим, содрана и ты её так и чувствуешь, будто она содрана, а на самом деле целая. Потом еда кончилась, бабушка убила себя, чтобы сэкономить мне последний куль муки, а меня угнали в концлагерь. По дороге в концлагерь настал конец игры: я попыталась бежать и замёрзла, провалившись в прорубь.

 А отказаться от таких игр можно?

 Нет, но можно выбрать другие уровни, когда, например, в критический момент к тебе является спасатель на белом коне. Но те, кто в школе выбрал лёгкий уровень, всё равно потом обычно играют тяжёлый. Сами.

 Из вас там прямо рейнджеров готовят, — с уважением сказал Лёшка. Интересно, зачем. Войн у вас будто бы нет?

 Нет, Алёша; но не в этом дело. Просто нужно знать историю. Иначе трудно остаться людьми. Особенно когда вполне можно прожить всю жизнь, не ударяя палец о палец: роботы накормят, обстирают и даже телевизор включат.

 Но есть же учебники?

 Есть. Только по учебникам разве поймёшь? Там про государства и про исторических деятелей; а история — про людей.

 Ну, тогда по художественным книжкам, может?

 Им трудно поверить. То, что в книжках написано, — это ж не с нами происходит, это к нам не подходит, мы по-другому живём.

 Жестокие у вас игры.

 Оправдываться не буду. Жестокие. Предложи лучший способ.

Лёшка задумался. Предложить лучший способ оказалось непросто.

 Слушай, — вдруг встрепенулся мальчишка, — учебникам, говоришь, трудно поверить. Это понятно. Но верить играм? Вдруг там про неправду всё?

— Нет, про правду. Некоторые ребята проверяют сюжеты с помощью хрономоделей, а были и такие, кто летал в прошлое. Пашка, кстати, на Ледовое побоище собирается — проверять школьную игру. Его очередь через год.

 Представляю, как ты должна ненавидеть фашистов после всего этого!

 Как раз наоборот, — возразила Алиса. И, отвечая удивлённому взгляду своего сверстника, объяснила:

 Пойми же: я играла русскую девочку, а Маша Белая, моя подружка — девочку из гитлеровской Германии. Её сестрёнка Наташа — польку. Аркаша понарошку был в Японии в июле-августе сорок пятого. Джавада Каролина отправила в Лондон. Вот тогда и понимаешь: не надо ненавидеть фашистов. Вообще ненавидеть не надо. Надо жить так, чтобы не было причин для фашизма. Иначе война развяжется даже тогда, когда фашист, как ни странно, не захочет в ней участвовать. Не захочет — а придётся.

Лёшка растерялся. Всё это явно не согласовывалось с известными ему мультсюжетами, где признаются два пути к победе. Почётный для противника — его уничтожение. Позорный — захват и покорение.

В глазах мальчишки читалось: не верю и не поверю. Змее тяжело менять свою шкуру, а каково человеку менять то, что под ней?

 Вот сейчас мой друг на войне,  вздохнула Алиса. — Если ещё жив. Его зовут Остапом, я с ним встречалась в МИВе, куда он случайно прилетел на машине времени. И если бы ты был постарше и тебя уже призвали бы в СС, он был бы твой враг и ты бы его ненавидел. Он бы тебя тоже щадить не стал.

 И тебя?

 Меня бы он не предал. Но тогда нас с ним обоих запросто могли бы убить его соратники. Меня как врага, его как предателя.

Лёшка решил, что ему ещё много думать.

Будет он в самом деле думать или нет — он пока не знал. Оба выбора имели привлекательные стороны. С одной стороны, не хотелось попадать в тупики, на которые указывает многоопытная ровесница. С другой, туманно всё это, а телеэкран мерцает себе, унося в миры, где всё на много порядков проще и романтичней. Право, тупики, быть может, и существуют, но не здесь и не сейчас.

Не знал он пока.

Девяносто пять

Алиса понимала, что приключения в прошлом серьёзно подорвали её здоровье. Она требовала как можно скорее, не позже середины декабря, закончить съёмки всех сцен с её участием.

Конечно же, она не собиралась помирать ни сейчас, ни в ближайшие сто лет биологического времени. Но могло случиться и так, что однажды она не сможет встать с постели, а ставки были слишком высоки, чтобы обусловливать судьбу кинопроекта подобным досадным обстоятельством.

Во всём остальном ей везло. Saan был более чем доволен её игрой. Что немаловажно, Весельчак У — тоже. Все сцены удавались ей и её партнёрам — известнейшим артистам — максимум со второго дубля, и за день при игре «по-любимовски», почти без декораций и совсем без спецэффектов, удавалось отснять иной раз по десять-пятнадцать минут экранного времени. Конечно, потом ещё уйдут многие месяцы и уйма труда на монтаж, компьютерную графику, анимацию, музыку, озвучку, но Алисино участие в этом процессе уже не будет нужно.

И каждая отснятая сцена клала ещё один кирпич в стену, которая должна будет навек отделить Алису от истории остального человечества, оставив ей на выбор либо мрачное, непривычное, чужое прошлое, либо привычную и красивую сказку — её родной мир. Мир, которого нет в человеческой истории.

Больше всего труда режиссёра и артистов потребовала, как водится, финальная сцена. Замысел её, за исключением самого последнего кадра, принадлежал Садовскому, который считал любое художественное произведение теоретической моделью некоего процесса или явления, изложенной с помощью доступных автору модели изобразительных средств. Ну, вы, уважаемые коллеги, знаете, что за тип этот Садовский. Понятие «воображение» известно ему лишь по рассказам тех людей, у которых оно есть.

Может быть, именно поэтому его замысел был решительно отвергнут Pinhead'ом, но столь же решительно поддержан Весельчаком У.

Короче, сцена была отснята. Она представляла собой… Хм… Ну, знаете, рассказывают, что пред внутренним взором умирающего, как на киноленте, пробегает вся его жизнь.

И вот под визг стартёра чёрного милицейского УАЗика, в который участливые милиционеры усаживают безучастную Алису-Машу, на экране (разворачиваясь из верхнего левого угла, как на безвкусной компьютерной презентации) возникают кадры той судьбы, что уготована гостье из будущего её поклонником.

Вот Алиса у доски. На доске — формула закона сохранения релятивизма в сингулярности, которая, конечно, ничего не говорит зрителю из далёкого прошлого.

Каждый, кто увидит формулу, никогда уже не сможет её открыть.

Вот Алиса докладывает дипломный проект — нечто связанное с практическими применениями теории гравитации. На экране опять подлинные формулы.

Вот она повзрослевшая (образ создан с помощью компьютерных технологий, подобно лицу Gnoom'а на одной из его аватарок в ЖЖ) на военном смотре. Бравый солдат в камуфляже, смеясь, даёт ей подержать гранатомёт, который, по сценарию, Алиса чуть не роняет. Алиса умудрилась сыграть это так, что зрителю понятно: по роли солдат даёт подержать гранатомёт, а по игре — женщина решительно отбирает гранатомёт у солдата, не понимающего толком, что происходит. Этот кадр Весельчак вырезал тут же после съёмок, но он широко разошёлся пиратскими копиями. Впрочем, это ничего не поменяло…

Вот уже пожилая, но прекрасно узнаваемая Алиса выходит из космического корабля, вернувшегося с Марса (ну, помечтай! — почти ласково сказал Весельчак У). Наконец, на экране на словах звукоряда «по дороге, на которой нет следа» возникает очень большой почему-то могильный холм, увенчанный очень большим чёрным деревянным крестом; на заднем плане ещё два таких креста. Песня обрывается на полуслове.

 А что? — невесело сказала Алиса, просматривая отснятые кадры. — Вполне себе оптимистичный финал.

У неё появилась привычка пародировать обороты речи, характерные для того времени, в котором она оказалась.

 Глупый финал, — скривил губы Садовский. — Зачем здесь эти кресты? Всё после космического корабля отрезать на фиг!

 Пародия на одну любительскую переделку «Коней привередливых», — чуть дрогнули от рождающейся улыбки уголки Алисиных губ.

 Но ведь это же глупость!

 Вот видишь! Ты уже понял.

Садовский растерянно скрёб лысину. Он не понял, что же такое он уже понял и почему эта его растерянность видимо придаёт Алисе уверенности в своих словах. В какой-то момент Алиса решила, что допускает бестактность, и добавила:

 Ну, я же… увы, в девяти случаях из десяти ошибаюсь. Как, впрочем, и все остальные люди.

 Ну да. Вот эти последние шесть слов тебя и выдают с головой.

 Что? — не поняла Алиса.

 То, что ты не как все остальные люди.

 То есть? — нахмурилась девочка.

— Мне трудно объяснить, Алиса. Но в тебе есть то, что отличает тебя от всех других девочек Земли. Ты очень возвышенная, честная и умная.

Алиса отвернулась. Не хотела, но отвернулась.

 Ты прав. Исправим. Уберём кресты.

 Спасибо, — усмехнулся Садовский. — А кто их придумал-то?

 Я их не придумала. Они мне приснились после того, как наш с Алёшей класс сводили в церковь.

 Аккредитованную КРС?

 Они теперь все аккредитованные.

 Ну и что, что приснились? Это вовсе не твоё кредо, — зло проговорил Садовский.

 Вот именно. Должно же быть ясно хоть кому-то, что героиня фильма — не я. Там только моё лицо. Я — исполнительница роли.

 Зазеркалье! — сообразил Садовский.

Едва заметная Алисина улыбка стала заметнее, уверенней. Ей нравилось, что её замысел распознаваем.

Но разве много людей, которые столь же в теме, как Садовский?

Но разве, с другой стороны, их мало?


<<Назад    Оглавление    Далее>>

17.07.2008