По законам жанра мне на этом месте
следовало бы подарить читателю захватывающую кульминацию.
Пора уже.
Только вот чихал я на законы жанра. Я
ориентируюсь не на искушённого пенителя приключенческой литературы, а на того, кому
надо знать, как конкретные люди спасали конкретную девочку.
Был у этих конкретных людей и такой
вариант: слетать в прошлое и забрать её оттуда. Но модель показывала: при таком
раскладе киберидеология одержала бы победу, а человечество мало-помалу превратилось
в большой компьютер.
На самом деле этого, конечно, не
произошло. Хронофизики приняли правильное решение.
На этом решении настоял академик Петров,
которого пришлось-таки допустить в круг посвящённых в тайну Ингвара Дрейка.
Ричард готов был хоть сейчас броситься очертя голову в прошлое — спасать
свою любимицу — вопреки модели, ясно показывавшей, что Ричарда в прошлом не
было. Но разве можно верить модели, построенной на данных, значительная часть
которых фальсифицирована, а главное, всё ещё непонятно, какая именно часть?
Короче, если б не директор МИВа — кто
знает, как бы всё обернулось?
Но всё по порядку.
Вернувшись снова в наше схематичное
грядущее — а каким, кроме схематичного, оно может оказаться в нашей правдивой
(местами даже чересчур) повести, если мы не хотим погрешить против истины? —
увидим Светлану в каюте межпланетного лайнера. Она возвращается с Венеры, где
провела последние два месяца, участвуя в школьном кружке-семинаре по основам
хронавтики и хронобезопасности.
Хронофизики — народ неторопливый,
спокойный и вдумчивый.
В этом нет ничего удивительного: они лучше
других знают природу времени. Для них понятие «упущенное время» — детский
лепет, а «прошлого не вернуть» — просто ошибочное утверждение.
Вот почему Светлана всё лето провела на
Венере, хотя судьба девочки по-прежнему не была ясна.
Какая для хронофизика разница, из какого
года или века заниматься спасением ребёнка?
Строго говоря, определённая разница
всё-таки есть. Перемещение между одними датами проще, между другими — труднее.
Но ведь дети на Венере вырастут безвозвратно, а возможностей связаться с 2008
годом пока ещё предостаточно.
На самом-то деле, насколько мне известно,
проблема в том и состоит, что связи между годами 2132 и 2008 нет никакой — так
уж сложилось. Но ради чисто сюжетных целей примем допущение, что связь есть, а
Ричард со Светланой не вылетают в прошлое именно по вышеуказанным причинам, а
вовсе не по настоящим.
Вернёмся, однако, к Светлане, пока я вас
вовсе не запутал.
Семинар был не слишком напряжённым. Он
включал, кроме прочего, обширную экскурсионную программу, множество интересных
встреч, и у Светланы было немало свободного времени.
У Ричарда времени было меньше: он мотался
куда-то в район ядра галактики руководить монтажом и юстировкой машины времени
в местном НИИ.
Дрейка тоже не было на Земле. «Космос-30»
бороздил просторы галактической периферии в безуспешном поиске теоретически
предсказанных форм жизни, развивающихся прямо в межзвёздном пространстве.
Теперь вот Светлана возвращалась в
институт, вооружённая одной любопытной идеей. «А вдруг, — думала она, провожая взглядом посадочные
модули, которые отчаливали от межпланетного корабля, проваливались вниз
светящимися точками и один за другим растворялись в дымке атмосферы, — вдруг модели Ричарда не могут согнать
значения переменных, описывающих ТУПИК, в какой-то определённый диапазон из-за
того, что фактор, снимающий часть их энтропии, — некое мероприятие нашего института,
осуществляемое в прошлом?»
Для нас с вами, коллеги, в этой идее нет
ничего оригинального. Мы-то знаем из позапрошлой главы, что Ричард уже
догадался о предстоящем вмешательстве МИВа в историю ТУПИКа — догадался,
отталкиваясь от совсем других посылок. Но Светлана пришла к той же мысли
независимо.
И если для Ричарда влияние МИВа на судьбу
этого древнего научного учреждения — факт, опирающийся на строгое логическое
обоснование, то для Светланы это лишь гипотеза, и девушка летит в институт с
намерением её проверить. Как проверить — она пока ещё не знает.
«Ричарду напишу потом. Сначала попробую
сама», — решила
Светлана, откуда следует, что люди будущего вовсе не чураются идти в поводу у
собственного самолюбия, когда обстоятельства оставляют простор для его
удовлетворения.
С космодрома Светлана прямиком направилась
в Дубну, и оказалось, что Ричарду писать вовсе не надо: он тут. Влетев в
амфитеатр отдела прикладного хрономоделирования, Светлана сразу же увидела
шатающуюся меж рядов рабочих мест долговязую, немного сутулую фигуру своего
начальника.
— Ты как здесь оказался? — вместо приветствия воскликнула
она прямо из-под потолка.
Ричард медленно поднял голову.
— А, вечный кавардак! Поди-ка проведи калибровку,
когда генератор массы бракованый!
— И что теперь?
— Заказали новый. Со швейцарцами больше работать не
будем: бирманский возьмём. Или закажем на одной из планет
Центральногалактической Ассоциации. Правда, они не очень склонны работать с
молодыми цивилизациями вроде нашей...
— Ну да, ну да, принцип последовательных этапов, — усмехнулась Светлана. — Который на деле
никто не соблюдает.
— Вот именно что не соблюдает. Надо будет поговорить
с Петровым: его связи иногда делают чудеса. Кто бы стал снабжать нашу юную
цивилизацию гиперэргогеном, если б не его авторитет в Содружестве? Теперь-то
хорошо: собственное производство запустили.
— Ничего хорошего. Наша технология слишком
ресурсоёмкая. Эдак вовсе без пояса астероидов останемся.
— Но ведь совершенствуем мало-помалу.
— А отчего не занять технологию у ЦГА?
— Свет, ну нельзя двигаться вперёд, оставляя
непознанное у себя за спиной. Негомеостатичное развитие получается.
— Тогда уж впору вовсе отказаться от внешней помощи.
— Нет, отчего же? Достижения, которые мы на нынешнем
этапе развития в состоянии освоить, интегрировать в свою систему знаний — их
можно импортировать без риска развития паразитизма, как случилось у кроглотов.
— То есть для нашей технологии это условие
выполняется...
— Естественно!
— А для технологии ЦГА, отличающейся лишь
материалоёмкостью, —
нет? В чём разница?
— Разница в том, что земляне, и я в их числе, тогда
ещё аспирант, пытались разобраться, как они делают гиперэргоген. И ни бельмеса
мы не поняли!
К пояснению Ричарда следует прибавить,
что, не будь этого ограничения, цивилизации галактики Кин-Дза-Дза-II, да и не только её, давно слились бы в
одну семью. На деле ничего подобного, очевидно, не происходит. Ни на одном
этапе развития.
Если вы по какой-либо причине не знаете,
что стряслось с круглоротами, которых для краткости называют также кроглотами, — я поясню. Там каста
учёных-«благодетелей», отделившаяся от остального социума и строго хранившая
свою закрытость и секретность, передавала собратьям по цивилизации технологии
«под ключ», и собратья мало-помалу совсем одичали. Однажды, когда уже давно
летали к звёздам, они полностью утратили сначала интерес к жизни, а вслед за ним
— субъектность. Даже Совет Галактики, когда их разыскали, ничем не смог помочь:
цивилизация уже была обречена и через пару сотен лет погибла.
— Ты радикал, — оценила Светлана довод Ричарда. Она не верила в
незыблемость мировых законов развития. — Всегда ищешь простые правила, а надо
искать сложные. Вот из-за чего ты и не решил загадку ТУПИКа!
Короче, Светлана не выдержала.
Проговорилась.
Оставим их беседовать о вещах, которые нам
с вами, коллеги, уже известны.
Прошло несколько недель. Ричард успел ещё
раз слетать на Дрону. Там он провёл непростые переговоры с местной охранкой с
целью добиться разрешения на некоторые действия в недалёком прошлом их планеты.
Охранка упорствовала.
Во-первых, не ясны были полномочия
Ричарда. Учёный непонятно почему собрался что-то делать в прошлом в обход
авторитетных организаций своей планеты, таких, как Совет Сигмы Большого
Семинога и созданные им исполнительные и контрольные комитеты, и даже без
согласования с руководством собственного института. Во-вторых, законодательство
Дроны не вполне определяло возможные правовые последствия подобной
деятельности, и никто не хотел брать на себя ответственность. В-третьих, как
объяснили в конце концов Ричарду, ни один закон и ни один институт Дроны не
содержит прямого запрета подобной деятельности. Значит, ей можно
заниматься до тех пор, пока охранка её не запретит, пользуясь своим правом
принимать решения без согласования с законодателем, если правовое поле
неопределённо.
Вот почему дроняне толком не могли понять,
чего от них хочет этот настырный инопланетянин.
Ничего не поделаешь, пришлось Ричарду
действовать на свой страх и риск без всяких там разрешений.
Первым делом он срочно связался с Ингваром
и потребовал, чтобы тот вместе с вверенным ему кораблём немедленно (покуда не
спохватилась дронская охранка) прибыл на Сигму Большого Семинога и оттуда,
захватив кое-какой груз — его доставит на авксомский космодром Светлана, — полным ходом дул на Дрону.
Грузом было новейшее устройство для
передачи информации в прошлое.
У аппарата была особенность: передача
могла производиться без использования установленной в прошлом приёмной
аппаратуры.
Читатель наверняка тут же спросит: что,
автор Клода Шеннона не читал? Без приёмника не определено само понятие
информации, а уж тем более — понятие её передачи.
Вы правы, уважаемые коллеги. Не читал. Но
всё же я говорю не об отсутствии приёмника, а об отсутствии приёмной
аппаратуры. И вообще, не сбивайте меня своими вопросами, а то я совсем
запутаюсь. Мне ещё нужно пояснить, что у аппарата была и вторая особенность.
Вытекающая из первой.
При передаче терялось 99,9% информации.
Такая вот печальная особенность.
Представляете, какой должна быть
избыточность кода, чтобы при таком уровне потерь доставить требуемую информацию
куда надо?! Если не представляете — читайте Шеннона сами, а ко мне не
приставайте. Офигенная должна быть избыточность.
Вот, а в качестве приёмника, по своим
свойствам, мог выступать мозг любого разумного существа.
И, в общем-то, ничто другое в качестве приёмника
не могло выступать.
Поэтому Ричард договорился с одним из
дронских полицейских, что тот поучаствует кое в каком научном мероприятии (в
каком именно — Ричард ему потом расскажет). Имя полицейского мы оставим в
тайне, поскольку, как вы понимаете, на Дроне описываемые мною события ещё не
произошли, а мы с вами не можем допустить, чтобы соучастника Ричарда уволили из
дронских органов раньше, чем он выполнит свою скромную миссию.
Ричард колдовал над аппаратурой,
доставленной «Космосом-30». Роботы выгрузили её, без согласования с дронянами,
на полянке обширной рощи, шумевшей по-над берегом того самого бескрайнего
озера, близ которого теснились на склонах холмов домишки и домищи дронской
столицы.
На самом деле город не был официальной
столицей планеты. Но, поскольку именно здесь располагался такой передовой
инфраструктурный объект, как единственный пока на планете межзвёздный
космопорт, а следовательно, здесь же сосредоточились представительства братских
цивилизаций и Совета галактики Кин-Дза-Дза-II, не удивительно, что и машина времени находилась
здесь же, а сам город стремительно рос, затмевая древние политические и
культурные центры.
Ричард колдовал над аппаратурой, иногда по
ходу дела внося какие-то изменения в свою непомерно разросшуюся модель и
периодически переписываясь со Светланой Гейл о чём-то очень секретном — значит,
о ходе своего исследования.
Результатом деятельности Ричарда стало то,
что его союзник-полицейский многие годы рисовал на листе ватмана какую-то
абстрактную картину, испещрённую странными значками. Смысла их наш юный (тогда
ещё) художник-любитель не понимал: просто нравилось ему рисовать, и всё. Не раз
и не два — тысячи раз он замазывал какие-то детали и прорисовывал новые. Вышел
эдакий фантастический фрактал, нагромождение жёлтых прямоугольников, белых
полос и мелких-мелких чёрных галочек. Однажды картина ему надоела (удивительно,
как раньше не надоела), и он, к тому времени уже занимавший должность охранника
одной из столичных тюрем, решил её выкинуть.
Это был самый ответственный момент, от
исхода которого зависело, придётся Ричарду начинать всё сначала или нет.
Но Ричарду повезло.
Шёл охранник по тюремному коридору и нёс,
страдая от кислого тюремного запаха (не принюхивается, сколько ни проработай),
своё творение на выброс — и вдруг ему в голову пришла откуда-то смешная мысль.
Он подошёл к одной из пустых камер, набрал отворяющий код и повесил своё
творение на стенку. Расхохотался, вышел вон и захлопнул дверь.
Когда дочку Ингвара поместили в эту камеру
(да-да, именно в эту: Ричард знал, куда направить своего подельника), девочка
вдруг увидала на стене надпись по-авксомски, старинным шрифтом — мефодицей.
Правда, буквы были разного цвета и формы, некоторые из них были перевёрнуты как
попало, другие — перепутаны или пропущены, но всё-таки надпись можно было
прочесть!
Надпись предлагала девочке разрезать
рисунок и сложить из него по определённым правилам (неважно по каким — главное,
ей понятно) план побега.
Ричард как-то не учёл, что в камере не
будет ни ножниц, ни ножа. Девочка, правда, кое-как справилась, аккуратно
разорвав лист ватмана на кусочки согласно содержащимся на нём указаниям.
Тюремная охрана не могла догадаться, что
на стенке нагло висит шифровка: она никогда в глаза не видела мефодицы! У них
там вообще пишут кружкaми.
Надо ли пояснять, что модель похищения,
разработанная Ричардом, не могла указать организатора побега, поскольку
организатором-то был сам Ричард! А субъекта исследования вводить в модель, как
известно, нельзя: возникает бесконечная рекурсия. Поведение субъекта зависит от
результатов модели, а результаты модели — от поведения субъекта. Ричарду и в
кошмарном сне не могло присниться, что увесистый кусок неснятой энтропии — это
не кто иной, как он сам, старший научный сотрудник Ричард Сторм, собственной
персоной!
Закончив работу с полицейским, Ричард
радостно вздохнул, довольный, что идея повесить «картину» в камере долетела до
реципиента — иначе тот бы её и впрямь выкинул, и тогда пиши пропало, пришлось
бы всё начинать заново, — пожал своему помощнику руку и направился на опытный полигон дронской
разведки. Разведка тамошняя, после исчезновения государственных границ,
перепрофилировалась в весьма своеобразный институт стимулирования технического
прогресса: бывшие разведчики воровали технологии у частных предпринимателей (на
Дроне таких было немало) и публиковали ноу-хау в свободном доступе, объявляя
собственными разработками. В дронском законодательстве есть аналог патентного
права, существовавшего до конца XXI в. на Сигме Большого Семинога, но с одной оговоркой: государственные
научные учреждения могут публиковать результаты, которые получены за счёт
бюджетных средств, даже если результаты эти содержат ноу-хау, ранее защищённое
чьим-то патентом. Эту правовую лазейку и использовали разведчики.
Сколько планет — столько традиций.
На полигоне Ричард попытался завербовать
одного из разведчиков, но был задержан и передан в руки охранки. По счастью — а
по правде говоря, по Ричардовой предусмотрительности — это оказались руки его
партнёра, и тот учёного немедленно отпустил и к тому же очень попросил
разведчиков помочь задержанному инопланетянину в его исследованиях.
Предусмотрительность Ричарда, поясню,
состояла в том, что учёный, передавая информацию в прошлое, между делом раз
двести передал своему помощнику загадочную фразу: «Ричарда Сторма в случае
задержания следует отпустить». Не дожидаясь двести первого раза, тот её записал
к себе в ежедневник, чтобы узнать, что же такое значит эта фраза, мельтешащая в
его мозгу. Приказ, что ли, такой был, но он его запамятовал? Как только Ричард
был задержан, он сразу же напомнил охраннику, что его зовут Ричард Сторм, и
попросил взглянуть на такую-то страницу его, охранника, собственного
ежедневника. Тот, человек религиозный, обомлел и тут же Ричарда отпустил.
Видите, как работают иногда специалисты
Международного института времени?
Так что не удивляйтесь, если вдруг где
чего. Боги тут ни при чём.
Воспользовавшись рекомендацией своего
друга из охранки, Ричард договорился с одним из разведчиков (догадайтесь, по
какому критерию он его выбрал?) о небольшой услуге (о какой именно — потом
расскажет), и с помощью приёмов, подобных обеспечившим его, Ричарда,
собственное освобождение после задержания, сделал так, что дочь профессора
Дрейка беспрепятственно вошла в установленную на полигоне машину врремени и улетела,
следуя имеющемуся у неё плану, в систему Сигмы Большого Семинога, в 2008 год.
Простите меня, что я дронскую полицию
называю охранкой. Но они сами её так называют, и нет в их языке у этой лексемы
того пейоративного оттенка, какой присущ ей в русском.
По окончании операции Ричард, как и
подобает любому нормальному человеку XXII века, рассказал своим помощникам о всех деталях операции. Те, правда, не
всё поняли. Не обошлось без эксцессов: разведчик чуть было не сломал Ричарду
переносицу, сообразив, что тот сыграл на его священных религиозных чувствах.
Переносицу Сторма спасла его отменная реакция. Он натренировал её, реакцию то
бишь, ещё в школе на уроках физкультуры. Но к концу разговора дело обернулось
совсем другой стороной: полицейский решил, что Ричард сам есть воплощение
одного из местных, дронских, божков, и пал ниц. Пришлось поднимать и долго
объяснять, что данная ошибка ничуть не лучше предыдущей, мотивировавшей
разведчика к необдуманному и негуманному поступку.
Вы можете спросить, а что случилось бы,
отправь Ричард девочку не в 2008 год, а куда-нибудь ещё?
Трудно сказать.
Но это бы всё усложнило.
Могло бы случиться, что девочка и впрямь
улетела бы куда-нибудь за кудыкины горы, а результат модели, согласно которому она
в 2008 году, оказался бы банальной ошибкой моделирования.
Могло произойти так, что по пути машина
потерпела бы аварию. И немудрено: должен признаться, дронцы вообще довольно
паршиво эксплуатируют технику, забывая о плановых техобслуживаниях и обязательных
тестах. Авария случилась бы в тот момент, когда машина пролетала 2008 год, и
девочку выкинуло бы прямо на проезжую часть, прямо под колёса одного из ещё
сохранившихся местами в те времена на Сигме Большого Семинога своеобразных
омнибусов с электрическим приводом, получавших питание опасным и впоследствии
не практиковавшимся способом — через воздушные силовые провода.
Могло бы выйти, что девочка просто
перепутала клавиши и всё равно попала бы, из-за неточного географического
позиционирования, всё туда же, на проезжую часть...
Да мало ли вариантов?
«Ну, а теперь за работу», — подумал Ричард, вернувшись рейсовым
космолётом в родной институт после успешно завершённой операции («Космос-30»,
доставив на Дрону аппаратуру для передачи информации в прошлое, сразу же улетел
по своим космобиологическим делам).
Очевидно, операцию эту он настоящей
работой не считал. Так, пробный шар.
Предстоящая работа обещала быть нелёгкой и
сложной. Даже, я бы сказал, филигранной. Надо было провести девочку по 2008
году, столь плохо прорисованному моделью. Провести как по лезвию бритвы, среди тысяч опасностей.
Главной из них был риск оказаться в приюте
для беспризорных детей. Это, если кто не знает, такая детская тюрьма, только
там в одну камеру с малолетними преступниками сажают и нормальных детей. Сажают
их туда за то, что те не знают или скрывают, где их родители. В остальном там
всё по-людски: кормят, поят, охраняют, учат обращаться с информобменным шлемом.
Ричард, правда, пока ещё понятия не имеет
об информобменных шлемах. Странно, да?
Потом девочку надо как-то из прошлого
вывезти. При этом просто взять и слетать за ней нельзя. Не выйдет и вырезать её
из 2008 года, как поступили её похитители в году 2132-м. Дело вовсе не в том,
что подобные мероприятия почти полностью осушили бы институтские запасы
гиперэргогена. Почему-то этот исход приводил к дальнейшему развитию цивилизации
по трагическому пути.
Этого не произошло; но не произошло этого
потому, что Ричард и Светлана, от которых всё зависит, решают проблему со всей
ответственностью!
Первым делом Ричард совершил очень смелый
поступок: он решился рассказать обо всём Петрову.
Не рассказал лишь о своём контакте с КТЧ.
Правда, об этом Петрову нетрудно было
самому догадаться. Но спрашивать на этот счёт Петров ничего не стал: тайна же!
Всё равно Ричард ничего не скажет. Пусть выкладывает, что считает нужным.
Петров решил, что вчетвером они справятся.
Немало дней и ночей провели четверо друзей
за виркнигами, в горячих спорах и непростых раздумьях. Крупица за крупицей
обнаруживались факты; крупица за крупицей складывались они в мозаику — и тут
обнаруживались новые факты, всю мозаику разрушавшие.
Ясно было: придётся поработать в прошлом.
Много придётся поработать.
Какой-то частью информации надо будет
поделиться с обитателями той далёкой эпохи, чтобы они донесли её до
потерявшегося ребёнка. Поделиться осторожно, не нарушая научных принципов
исследования тайны и к тому же заботясь о том, как бы ненароком не
спровоцировать хронопетлю.
Только вот с кем поделиться? И, главное,
каким образом?
Хорошо, положим, эту проблему удалось
решить. Что дальше? Увы, имея даже самую лучшую, самую первосортную информацию,
из 2008 года в 2132 не перескочишь. Это вам не ручеёк перепрыгнуть.
Был уже октябрь и пальмы с улиц Авксома
одну за другой убирали обратно в оранжереи, когда Светлана совершенно случайно
наткнулась, шаря через Космонет по ресурсам одной из провинциальных библиотек,
на сборник легенд и сказаний начала-середины XXI века. Внимание исследовательницы привлекла
история девочки-терминатора, которая будто бы жила на Сигме Большого Семинога в
конце первой трети XXII века, — девочки, чья миссия состояла будто бы в
уничтожении цивилизации фантастической планеты под названием Дрона. Даже и не
знаю, что такого было в легенде, что Светлана обратила на неё внимание...
Так или иначе, Светлана, порывшись в
протоколах обращений к той библиотеке, довольно быстро установила: кое-кто из
дронских разведчиков незадолго до описываемых здесь событий с легендою этой
ознакомился.
Тогда она незамедлительно вылетела на
Цереру к Ричарду — тот был занят подготовкой рискованного хронофизического
эксперимента, нацеленного на проверку корректности леммы Петрова при
сверхвысокой напряжённости хронополей. Поймала его за пуговицу у ограждения
глубокого-глубокого колодца, в котором на невидимой нити висел шар диаметром
десять метров и массой в миллионную долю грамма. Загадочно улыбнувшись,
спросила:
— Ричард, а кркрск там, в 2008 году, могли знать о
существовании планеты Дрона?
— Откуда?
— Тогда твоя гипотеза насчёт того, что они не
владеют хронотехнологиями, похоже, сейчас будет разбита наголову.
— Свет, не лучшее время ты выбрала для дискуссий, — ответил Ричард с лёгким раздражением. —
До начала опыта — всего неделя: тогда Церера займёт расчётное место в многоугольнике,
образуемом большими планетами. В следующий раз такой уникальный момент настанет
через двадцать тысяч лет.
— Пустое! Если взять выборку из двадцати тысяч
звёздных систем, подобных земной, то условия, требуемые для опыта, возникают на
них в среднем раз в год. Правда, лететь далеко, но что за беда!
Ричард обиделся, и Светлана весело
рассмеялась.
— Да ладно уж, так и быть, не буду срывать тебе
опыт! Я полетела?
— Нет, погоди. Ты мне самую суть расскажи за
полминутки, а?
Ну, Светлана и рассказала.
Ричард развёл руками и ничего конкретного
не ответил. Сказал лишь, что по окончании опыта посмотрит, как всё это ложится
на модели ТУПИКа и похищения.
Чтобы не томить читателя ожиданием, не
буду описывать, что происходило в течение этой недели. Как, в частности, Ричард
огорчился, обнаружив, что шар недостаточно круглый. Как, проявив чудеса
изобретательности и опять применив технологии передачи информации в прошлое,
обеспечил закладку ещё двух таких шаров на верфях в Стамбуле и Лос-Анджелесе за
полгода до начала опыта. Как потом объяснял озадаченным инженерам, зачем они на
самом деле трудились над этими уникальными изделиями. Как опыт был всё-таки
начат в срок и как он в конце концов успешно провалился.
Вместо всего этого сразу скажу: как
оказалось, кркрск прекрасно знали о существовании в галактике Кин-Дза-Дза-II планеты Дрона.
И знали они о ней из того же самого
источника, из которого им стало известно, что с дочерью командора Дрейка,
профессора космобиологии, связана какая-то угроза для их планов.
То есть, выходит, прямо от нашей четвёрки
хроноспасателей!
Чудеса в решете и полная путаница. Как же
тогда вообще действовать, если кркрск знают даже о тех шагах группы Ричарда, о
которых сама группа Ричарда спустя 124 года понятия не имеет?
Конечно, хорошо, что удалось объяснить,
как кркрск организовали похищение. Теперь ясно, что найденная Светланой легенда
составлена ими. Не чуждый религиозного фанатизма дронский разведчик,
наткнувшись в одной из библиотек Авксомской державы на «явно сакральный» текст,
немедленно приступил к розыску подходящей девочки с Сигмы Большого Семинога.
Нашёл. И принялся предотвращать грозящую его родной планете чудовищную
катастрофу: вырезал содержащий девочку кусок пространства-времени и поместил
ребёнка в ту самую тюремную камеру, где заботами Ричарда была уже вывешена нить
Ариадны — уникальное произведение абстракционизма.
Хотите знать, почему кркрск не
сомневались, что дронцы найдут этот текст?
На этот вопрос ответ найти несложно.
Понятно же, что если ты живёшь на Дроне и дорвался до одного из немногих, а
может, и единственного на планете терминала, подключённого к Космонету, то
почти наверняка в одном из твоих запросов встретится ключевое слово Дрона.
Что, спрашиваете, обеспечило синхронизацию
момента обнаружения дронянином той легенды с событиями, описываемыми в нашей
местами излишне правдивой повести?
И это тоже просто. В текст легенды,
оказывается, был встроен священный код, указывавший на конкретную дату и на
конкретную девочку. Дело оставалось лишь за тем, чтобы её найти. Для профессионального
разведчика это не составило труда. Он даже не покидал своей планеты — вполне
хватило информации, которую удалось найти в галактической компьютерной сети.
Но хроноспасателей не эти вопросы
волновали. Актуальнее была другая проблема: как перехитрить кркрск.
— Слушайте, народ! — воскликнула однажды Светлана,
когда все трое (кроме Петрова), задумчивые и мрачные, сидели на крыше дачи
Ричарда, глядя на пламя заката, разлившееся на полгоризонта.
Народ стал слушать.
Но Светлана замолчала.
Молчала она минуты три: план достраивался
у неё в голове, приобретая фрагмент за фрагментом требуемую степень
определённости. Видимый сначала как бы сквозь тусклое стекло, он наконец
приобрёл очертания достаточно отчётливые, чтобы не было стыдно обнародовать
хотя бы первый его пункт.
И Светлана его, наконец, обнародовала.
— Народ, пусть они пишут сказки!
— Чего-чего? — распахнул глаза черноглазый Ричард.
— Это меня кркрск на мысль навели. Они же придумали
для дронян легенду, чтобы сделать их соучастниками.
— Свет, ты можешь выражаться ясней? — нервно спросил
командор Ингвар Дрейк. — Она торчит там без тёплой одежды и полноценного
питания уже больше полугода, а ты — сказки, легенды...
— Пусть наши предки напишут много-много сказок про
твою малышку, Ингвар, и в этих сказках пусть будут координаты терминала машины
времени, чтобы девочка, прочтя сказку, нашла путь к машине.
— Нелёгкий предстоит ей путь к машине. Через
полконтинента. А у неё, между прочим, тамошних денег — ни копейки, — вздохнул Ингвар.
— Это решаемая проблема. Заложим специальный
терминал. Слушайте, давайте заложим его прямо в ТУПИКе, а? Где-нибудь в самом
начале их века?
— А как же тайна? Придётся заказывать оборудование,
транспортировать его по нетерминальным каналам в требуемую эпоху, выбрать
место. Потом монтаж, наладка... Это же многие годы сложнейшего труда!
— Зато институт получит пятый терминал, причём в
интереснейшей эпохе, —
Ричард заулыбался, как Чеширский кот, задумавшись о чём-то глубоко личном. —
Думаю, если мы предложим Петрову заложить терминал в той эпохе и именно в одном
из корпусов ТУПИКа, то Петров поручит отделу монтажа подготовить техзадание и
проектно-сметную документацию, мотивируя это чисто исследовательскими
интересами. И это будет правда. Правда, это будет не вся правда, но ведь правда
же! А то, что не вся, —
ну что тут поделаешь! Тайна.
— Если более простого плана нет, придётся
довольствоваться этим.
— Пока надо запустить его в действие. Если по ходу
найдём выход попроще — закладку терминала остановим.
По лицу Ричарда нетрудно было прочесть,
что не остановит он закладку терминала. Кто угодно — но не он.
— И ещё у меня вот какая идея. Если мы не хотим,
чтобы малышка наша попала в приют для беспризорных, мы первым делом должны
обеспечить выход в свет сказки о том, как печально будет, если она попадёт в
приют для беспризорных.
— Тогда, — сказала Светлана, — это должна быть гениальная сказка. Она должна дать гарантию, что среди
тех, от кого это будет зависеть, окажется человек, который проникнется сказкой
настолько, что сможет узнать нашу малышку и спасти её от этой участи.
— Друзья, вы явно драматизируете. Моя дочь — дочь
нашего времени. Только её и видели в детском приюте! Если уж она из дронской
тюрьмы улизнула... — Ингвара вопрос о приюте волновал меньше всего. Он хотел
встретиться с дочерью, и желательно прямо здесь и сейчас, на крыше Ричардовой
дачи, под бездонным звёздным небом, темнеющим с каждой минутой. А они тут
мелкие и частные проблемы решают.
— И всё-таки, — возразил Ричард, — надо свести к минимуму не подконтрольные нам
риски. Попробуем её подстраховать. Мы вложим в наши сказки просьбы помочь ей,
предоставить крышу над головой, — короче, не только координаты. Но меня смущает одно обстоятельство, — сказал учёный, подумав. — И это
обстоятельство, похоже, делает наш расчудесный план невыполнимым.
Всё замерло.
— Мы не можем передавать им информацию без их
согласия. А они давно уже умерли все до единого.
— Не все! — взорвался командор Ингвар Дрейк.
Да сколько же можно испытывать на
прочность железные нервы командора, закалённые в джунглях Эвридики?!
— Малышке нашей мы ничего передать не сможем.
Во-первых, риск петли. Во-вторых, даже если бы этого риска не было, — для передачи требуемого объёма
информации, учитывая избыточность кода, потребовалась бы тысяча девочек, а не
одна!
— Народ, постойте! А ведь мы, наверное, можем
отследить по нашей модели последействие передачи сюжетов сказок, — вдруг прервала Ричарда умная Светлана.
Ричард задумался. Глубоко задумался.
— Как это? — спросил Ингвар.
— Если в сказки заложить ещё и просьбу подтвердить
согласие на передачу, —
пояснила Светлана, — то
по состоянию некоторых переменных в последующих моментах времени можно будет
судить о том, согласен ли реципиент на участие в нашей авантюре. Если бы они
тогда не согласились — не могло бы появиться некоторых произведений той эпохи,
на которые я, между прочим, уже обратила внимание.
Ричард прервал раздумья.
— Но ведь тогда петля! — покачал он головой.
— Нет! — воскликнула его заместительница и, достав
маленькую виркнижку, принялась что-то писать на её страницах.
— Слушай, ну ты меня запутала! Теперь-то мне всё
ясно, но ясно ещё и то, что просьб о согласии передавать не надо. Если б они
были нужны — точно петля была бы. А так, по существу, мы судим об их готовности
помочь нам по тем произведениям, которые они создали бы и без нас.
Светлана долго глядела на набросанные ею
формулы.
— Да... да, точно! — произнесла она с удивлением. —
Как же я сразу не догадалась?
Ричард горделиво вскинул голову. Чисто
инстинктивно.
Светлана уловила это движение и
отвернулась, надув губки. Ричард положил ей руку на плечо; девушка обернулась,
и он виновато заглянул ей в глаза. Она улыбнулась примирительно.
Тогда он выхватил у неё виркнигу и
набросал на светящихся страницах запрос.
Спустя несколько минут сказал:
— Есть кандидатура. Самодеятельный писатель. Талант.
Подписывается ником Пинцет. Вот ему-то я и отправлю сказку-противоядие против
детского приюта. Только идею отправлю — с остальным он справится получше любого
из нас.
— А если он не получит идею? — усомнился Дрейк.
— А я буду настойчивым и упрямым. Он будет получать
её информационные блоки каждый день в течение многих лет. Пока не окажется в
состоянии синтезировать их в нечто цельное, своё, оригинальное. И мастерства у
него вполне достанет, чтобы глубоко зацепить получившейся сказкой не одного
читателя. И не двух.
— А мне не нравится, как он пишет, — возразила Светлана. — Он какой-то
отчаянно жестокий.
— Ты его читала? — удивился Ричард. И продолжил:
— У них там пятеро из шестерых отчаянно жестокие. Ты
не бывала в той эпохе — ты даже представить себе не можешь, что за ужас их мир.
Даже в версии, причёсанной и залатанной бдительными кркрск.
Ужас... Это ещё (по праву автора вторгнусь
в рассуждения своих героев) смотря с чем сравнивать. Бывали времена куда ужасней.
Хотя, быть может, Ричард в чём-то прав. От
этого и впрямь оторопь берёт — жить в мире, ужасный лик которого надёжно скрыт
от его обитателей под благополучной маской. Но не мне об этом судить: я слишком
мало знаю.
Совсем стемнело. Стало зябко и неуютно.
Первой созналась в этом Светлана и засим ловко спрыгнула на землю — прямо к
крыльцу.
— Я чайку поставлю, хорошо?
Командор последовал за ней. Ричард уселся
во флип и полетел в райцентр купить каких-нибудь сладостей.
В беседе за чашкой чая ситуация вырисовывалась
всё отчётливей. Из паутины формул, заполнявших страницы виркниг, следовало, что
без вмешательства Международного института времени Ингвар вовсе никогда не
родился бы; тогда не было бы, конечно, и его дочки, пережившей приключение,
благодаря которому удалось вывести таинственных кркрск на чистую воду,
разрушить их замысел — замысел создания в начале XXI века фальшивого мира, под ширмой которого можно
превратить цивилизацию третьей планеты системы Сигма Большого Семинога,
галактика Кин-Дза-Дза-II, в фабрику
«мозгов в бутылке».
Вот и выяснилось, почему Ричардова модель
осталась несовместима с существованием Ингвара даже после поправки на
кркрсковские фальсификации.
Служение стихиям не терпит суеты, писал
поэт. В XXII веке на третьей планете
системы Сигмы Большого Семинога люди будут удивительным образом сочетать
неторопливость и обстоятельность с подвижностью и решительностью. Они непоседы
— но не суетятся. Они всегда куда-нибудь бегут или летят — но почти никогда не
спешат. Они дорожат каждой секундой — и заняты проектами, эффект которых начнёт
проявляться лишь спустя сотни лет.
По моей повести трудно это ощутить: всё в
ней какое-то картонное, неестественное, обрывочное. Но на иное я и не
замахивался. Чтобы понять тот мир и представить его вам таким, каков он есть, — нужно жить в нём.
Можно было бы, конечно, его выдумать, тот
мир. Только вот, уж простите, выдумщик из меня никудышный.
Хороший это мир. Тёплый и добрый,
бесхитростный и одухотворённый. Мир свежего ветра и яркого солнца. Мир труда и
творчества. Мир любопытный и озорной.
Непросто было ему стать таким, непросто.
Основа их благополучия — высочайший, кажущийся нам здесь немыслимым уровень
интеллектуальности. Их жизнь — постоянная, непрерывная, я бы даже сказал,
беспощадная тренировка своих интеллектуальных и физических возможностей;
постоянная, ни на минуту не прекращающаяся, напряжённая работа над познанием
своего «я», всех граней и каждой толики его удивительной природы. В детском
саду едва научившегося читать ребёнка ставят лицом к лицу перед вопросами для
них простыми, для нас — тупиковыми: кто ты? зачем пришёл в этот мир? что есть
мир вокруг тебя?
Не дают ответов. Вместо ответов —
виркнига. Ищи. Думай. Открывай.
Сам.
Спорь, доказывай, ошибайся. Только не дай
своему интеллекту уснуть, только не отрешись от той единственной ценности,
которая дарована тебе природой, — твоего разума, бутон которого может распуститься прекрасным цветком — а
может и увять, повиснув жалкой тряпицей, может гнить заживо, распространяя
вокруг себя тлен и зловоние. Как бывало не раз...
В первом классе — космолингва и несколько
иностранных языков по выбору.
В третьем — теория информации и
дифференциальные уравнения. На примерах. Без подсказок и объяснений.
В пятом — теория гравитации.
В шестом — математическая теория эволюции.
В седьмом — теория формальных систем.
В восьмом дети сами разрабатывают
аксиоматику логики предикатов и показывают возможность построения аристотелева
формализма на базе одной-единственной аксиомы, участвуют в научных конференциях
по лингвистике и проводят серьёзные исследования по истории литературы майя и
ацтеков.
В десятом проектируют космолёты и создают
живые организмы с заданными свойствами из заданных материалов.
И сквозь все школьные годы проходит одна
главная наука — история, история, история. Факты, факты, факты. Никаких
подсказок, никаких пояснений и интерпретаций — только факты. Интерпретировать
дети умеют сами. Намного лучше взрослых. А главное, честнее.
Человеческий мозг создан, чтобы работать.
Ему нравится работать. Он умирает без работы.
И люди XXII века, живущие на третьей планете системы Сигмы
Большого Семинога, галактика Кин-Дза-Дза-II, заботятся о своём мозге, тренируют его,
напрягают его — и галактика, в которой они родились, оживает мало-помалу,
преодолевая рубеж за рубежом, занимая высоту за высотой.
Им радостно и интересно листать книгу
природы, и их умелый мозг играючи и с удовольствием одолевает проблемы, пред
которыми сонный мозг предков становился в тупик не потому, что слаб, а потому,
что ленив и нетренирован, потому, что полумёртв.
Наверное, отныне это мой крест: объяснять
праздно любопытствующим особям человеческого рода, как всё это будет там, в
немыслимо далёкой галактике Кин-Дза-Дза-II, и почему всё это может быть. Зная наверняка, что
всё равно никто никогда не поверит...
И хорошо, что не поверит. Возражайте!
Опровергайте! Копите информацию, читайте, ищите — только не засыпайте,
пожалуйста, не засыпайте!
...Ингвар Дрейк и Ричард Сторм не торопясь
бежали из Вербилок в Дубну. Они могли взять флип, но им захотелось пробежаться
по северному подавксомью, любуясь стройными соломинами сосен и белоснежными
свечами берёзок, вдыхая вкусный, искристый, хрустящий воздух, схваченный первым
заморозком. Дорожка, мощённая маленькими тёмно-коричневыми плитками с трудноразборчивыми
надписями, вилась по берегу студёного ручейка, бившего серебристой волной о
поросшие мхом голыши.
— Ну и дела! Профессор Дрейк, оказывается, суть
произведение хронофизического гения старшего научного сотрудника Ричарда
Сторма, — не переставал
удивляться профессор Дрейк. — Выходит, мы с тобой, некоторым образом,
родственники. Вот бы никогда не подумал!
— А сколько ещё удивительного, неожиданного и даже
шокирующего накручено в этой Вселенной! Стоит только копнуть, — философски заметил Ричард, которому, не
скрою, немного льстило быть, в некотором смысле, создателем выдающегося
профессора, совершившего немало удивительных открытий в космобиологии.
— Особенно если не забывать, что копаемся мы пока в
тонюсеньком слое: микрон какой-нибудь прокопали в сравнении с толщей целой
планеты, — изобразив
менторский тон, добавил профессор.
— Что, руки опускаются, да? — язвительно заметил
Ричард.
— И не говори, — подыграл Ингвар.
И продолжил, уже серьёзно:
— Знаешь, до чего жаль бывает осознавать, сколько
знания человечество ежесекундно теряет навсегда! Огромные массивы информации,
валяющейся в Космонете, никто никогда уже не сможет понять. Понятно, о чём они,
понятен язык, на котором они описаны, но чтобы вникнуть в суть, необходимо
изучать теорию, которая давно уже забыта; необходимо придать словам, из которых
составлен текст, тот смысл, который придавали ему авторы, а их уже нет в живых;
а кто и жив, но занялся другими делами, утратил навык, позабыл, теперь не
восстановить. У меня самого гора материала, накопленного ещё при работе над
докторской. Куча идей, многие из них перспективные, но я уже совсем забыл, как
пришёл к ним и на чём они основаны. Так что я никогда уже не смогу их
разработать. Знание было — но навсегда утрачено.
— Не навсегда. Когда у галактического человечества
будет достаточно интеллектуальных ресурсов, чтобы удерживать больший объём
знания, твои идеи переоткроют. Если они правильные, конечно.
— Это когда ещё их переоткроют, — вздохнул профессор. Ему было жаль своих
идей — свои ведь. Когда они вернутся из небытия, он, Ингвар Дрейк, уже не
сможет насладиться их красотой и изяществом, уже не сможет подарить их людям
разных планет...
— Главное, тебя это не останавливает. А могло бы и
остановить, родись ты, к примеру, столетием раньше.
— Ну уж это дудки! Правда, чем больше вникаю в
тамошнее житьё-бытьё, тем меньше понимаю, как они вообще одолели Перевал, — мысли Ингвара вернулись к той эпохе, где
застряла его дочь. К той, которая из-за этого — так уж случилось — стала,
несмотря на всю свою липкую коричневую неприятность, в чём-то ближе и в чём-то
интересней, чем своя, родная, такая естественная, простая и понятная. — Слушай,
Ричард, а отчего ты не расскажешь мне, как ты меня создавал?
— И не расскажу. Даже не уговаривай.
— Хронопетля выйдет?
— Вот именно.
Ну, вам-то, уважаемый читатель, я поведаю
эту тайну, поскольку твёрдо уверен: Ингвар Дрейк эту писанину никогда не
прочтёт. С чего бы ему читать подобный бред?
Ричард, други мои, долго чего-то там
моделировал — и в конце концов решил попробовать послать в командировку на
Шпицберген одну из прапрапрабабушек Ингвара. Дело в том, что другой предок,
согласно сохранившимся историческим документам, а именно согласно его curriculum vitae, завалявшемуся в каком-то авксомском архиве, на том шпицбергенском
мероприятии бывал.
Звали его, ясное дело, Дикодимом.
Дикодимом Сейблом. А её — Илоной.
Организовать всё это было чрезвычайно
сложно. Необходимую информацию пришлось передать почти двум десяткам человек.
Нужны были надёжные гарантии, чтобы некоторые из этих людей никогда друг с
другом не встретились во избежание хронопетли. Ни с первого, ни со второго, ни
с третьего раза ничего не получилось. Не раз Ричард был на грани отчаяния, хоть
и знал точно, что всё кончилось хорошо, что Ингвар — вот он, рядышком, живой и
здоровый, четыре десятка лет назад с гаком вполне нормальным образом
родившийся.
Люди XXII века упрямы — в вашем, дорогой мой читатель,
времени такими упрямыми бывают только дети, остальных давно уже перевоспитали. Ричард
не собирался ни сдаваться, ни даже отступать — и в конце концов своего добился.
Правда, и без того худой, он стал походить на скелет — от усталости и от того,
что, увлечённый работой, то и дело забывал перекусить.
Так Илона оказалась на Шпицбергене —
невзирая на то, что и английский знала кое-как (а он там был рабочим языком), и
специалистом была вовсе не по политологии (семинар был именно по политологии),
а в самый раз по финансам сельскохозяйственных предприятий.
Расчёты, однако, показали, что предки
Ингвара, встретившись среди ледяных скал Шпицбергена, так и разъедутся, едва
познакомившись. И если когда-нибудь доведётся им увидеться вновь, то лишь
мельком и без каких бы то ни было последствий, благоприятствующих рождению их
многоразправнука.
Выход подсказал Петров, который прожил
долгую жизнь, немалая часть которой приходилась на те эпохи, которых Ричард, по
молодости, застать не мог, и которому маленькие секреты предков были ближе, чем
молодому и влюблённому только в свою науку специалисту по хрономоделированию.
— Пошли-ка ты на остров ещё кого-нибудь из женщин, — мельком сказал однажды Петров. —
Желательно посимпатичней, такую, чтоб во вкусе Дикодима. А?
Чтобы не раздувать круг участников этой
истории и не завязывать всё новые и новые хронопетли, Ричард остановился на
кандидатуре Янночки Дарк.
А впрочем, зачем я об этом вам говорю? Вы
ж и так знаете.
Расчёт Петрова был безупречен, хоть Петров
и не пользовался ни компьютерами, ни моделями.
Между Янночкой и Дикодимом сразу же
завязались доверительные дружеские отношения, ставшие поводом для ревности со
стороны Илоны, а ревность — поводом для тех своеобразных боевых действий,
которые женщины иногда начинают в отношении мужчин, о чём потом всю жизнь
жалеют.
Вот всё и сложилось у них более-менее как
надо.
Такое, ребята, бывает очень редко. Но всё
же, если вы встретили свою половинку, свою единственную, ненаглядную, или
своего единственного, неповторимого, — имейте в виду: может, и в вашей судьбе немножко
поучаствовали высококвалифицированные специалисты Международного института
времени.
Нет, ну надо ж такую глупость ляпнуть!
Совсем из головы вылетело, что вы-то на Земле, в галактике Млечный Путь, а они,
специалисты МИВа, — на
третьей планете Сигмы Большого Семинога, галактика Кин-Дза-Дза-II.
Стирать, однако, не буду, — хоть посмеётесь.
Покончив со шпицбергенской авантюрой,
окончившейся, вопреки деланому пессимизму Петрова (он ведь тоже живой человек),
вполне успешно, Ричард со Светланой вплотную занялись операцией «Интервенция
сказок» — так в шутку назвал её профессор Дрейк. Ему, в общем-то, не до шуток,
но надо же как-то держаться.
Раскачать предков на написание сказок
оказалось нелёгким делом; подвигнуть на опубликование — тем паче.
В XXI веке с последним становилось уже проще:
добровольные помощники МИВа могли выгрузить свои творения в интернет, который
тогда уже получил довольно широкое распространение. Но чтобы книги необходимо
попали в руки девочке — и не одна, а хотя бы несколько, чтобы они содержали
достаточно сведений для принятия правильных решений там, в далёком прошлом, — для этого нашему отряду хроноспасателей
нужно было охватить весьма длительный период. Несколько десятилетий.
Ричард занимался техническим обеспечением
операции, Светлана — всей оперативной работой, Петров оберегал обоих от ошибок,
а вот самую творческую сторону дела — разработку сюжетных линий произведений —
взял на себя Ингвар. Во-первых, он, понятное дело, лучше всех знал свою дочь.
Ему нетрудно было привлечь к работе её многочисленных друзей, которым были
известны самые разные мелкие детали, упоминание которых в книгах должно было
гарантированно привлечь её внимание. Во-вторых, он и сам обнаружил в себе вкус
к вплетению требуемой информации в сказочные сюжеты.
Вооружённый сверхмощным МИВовским
компьютером, Ингвар искусно подбирал такие фразы, слова, числа, имена и фамилии
героев, которые, будучи вплетены в паутину информации о прошлом, охватываемой
моделями Ричарда, заставляли её заиграть неожиданными солнечными зайчиками
осмысленной целесообразности. Они перекидывали вполне заметные мостики между
десятками ничем более не связанных деталей, существовавших в прошлом и хорошо
известных людям, на которых рассчитывала наша группа хроноспасателей — и эти
детали вдруг приобретали удивительную, но неопровержимую интерпретацию. Предки
могли в ней сколь угодно долго сомневаться — уж слишком она была для них
фантастичной, — но,
встретив однажды девочку и узнав её, они, конечно же, догадывались наконец, о
чём шла речь.
И, вопреки старинным физическим и
метафизическим теориям, составлявшим их верования, вопреки вполне разумному
скепсису они старались помочь ей чем могли — кто кровом, кто одеждой, кто
доступом в библиотеку. Знали бы они, как важно для её возвращения это
последнее!
К счастью, любопытство детей XXII века было залогом того, что даже в
отчаянии, когда кажется, что родной дом навсегда остался в далёком будущем,
дочка прфессора Дрейка ни за что не упустит возможности узнать как можно больше
о науке, культуре, творчестве, открытиях и заблуждениях аборигенов. А значит,
будет проводить в библиотеках целые дни с утра до вечера.
Отправляя в прошлое сюжет за сюжетом,
хроноспасатели неустанно копались в фондах Космонета и в древних архивах,
покамест ещё не оцифрованных, в надежде найти следы своих усилий среди
литературных памятников древности.
Фортуна не сопутствовала им.
Проходила неделя за неделей, а друзья
оставались в полном неведенье о том, что происходит в далёком прошлом.
Рождаются ли задуманные ими произведения под чьим-нибудь пером, талантливым или
не очень? Попали ли они в руки девочки, прочла ли она их? Нашла ли путь к
терминалу машины времени, работа над созданием которого шла уже полным ходом?
Это был редкий для грядущего случай, когда надо было торопиться: ведь девочка
не могла вернуться сюда прежде, чем завершатся работы по сооружению
терминала там.
Сколько ещё ждать Ингвару?
Сколько ещё торчать бог знает где его
милой дочке?
В декабре работы были прерваны трагической
вестью: в космосе пропал исследовательский корабль «Полюс», в экипаже которого
было немало товарищей и коллег Ингвара Дрейка. Новая беда подкосила в прошлом
железное здоровье командора: уже многие месяцы жил он под гнётом
неопределённости судьбы дочери. Медицина-то у них на уровне; но командор поднял
свой «Космос-30» и бросился на поиски пропавшего корабля, хотя никакой надежды
найти его не было. На поиски бросился, а вовсе не в больничную палату.
Замечу вскользь, что в поисках космолёта
технологии МИВа были бессильны: даже полпроцента остаточной энтропии в переводе
на космические расстояния давали ошибку в тысячи, десятки тысяч парсек. Из
моделей было ясно: корабль, потерпевший аварию, жив. Знать бы где.
Но этого-то никто и не знал.
В отсутствие профессора сказки писала
Светлана. Вот почему оказалось, что когда предки придумали достаточно надёжные и
чувствительные методы формального анализа текстов на предмет их авторства и
однородности, они обнаружили, что у многих авторов известных книжек, не
объединённых ничем, кроме характерных особенностей в тексте — особенностей,
которые можно понять как какие-то странные намёки, — у авторов этих книжек имеются некие тайные
соавторы. Двое. Им принадлежит совсем малая часть текста, но они есть.
Присутствие соавторов проявляется и в уровне неоднородности текстов этих
книжек, характерном для произведений, сочиняемых в соавторстве; и в
кластеризации на оси, задаваемой парой произведений одного и того же автора; и
в кластеризации вокруг одного из текстов, принимаемого за эталон.
Кто были соавторы — предки, конечно,
догадаться не могли. Ведь они не знали ничего о Международном институте
времени, который будет создан более столетия спустя.
Так и не найдя пропавший корабль, Ингвар
вернулся и, невзирая на увещевания друзей насчёт необходимости обратиться к
врачу, с энергией и надеждой вновь включился в операцию МИВа.
Но результатов всё не было заметно.
Друзья не знали, что талантливый писатель,
с чьими произведениями они связывали наибольшую надежду и который умер
буквально в канун событий в ТУПИКе, описываемых в нашей повести, вскоре был
запрещён, а книги его — изъяты даже из домашних библиотек. Серые не
дремали, и вполне понятно почему. Хотя сами они понятия не имели, зачем это
делают.
Но разве можно вычерпать море?
Ричард работал и работал.
Поседевший, осунувшийся Ингвар сочинял и
сочинял.
Мерно мерцали фотодиодами полупрозрачные
блоки суперкомпьютера.
Жужжала аппаратура для передачи информации
в прошлое.
Бессонными ночами просчитывал тысячи
вариантов событий академик Петров.
— Вот оно! — Ричард даже подпрыгнул от восторга.
Ребёнок, да и только.
На листе виркниги
появились одна строфа:
Но логике событий вопреки
И вспять теченью времени реки
В наш век струятся рифмы и куплеты!
Волнует песнь смущённые умы,
А судьбы надвигаются из тьмы
Величественным айсбергом...
Строфа неожиданно обрывалась.
Но и в том, что было,
достоверно присутствовал кусочек одного из сюжетов, придуманных профессором
Дрейком.
Больше ничего толкового на
комитетской инфокарточке, доставленной полминуты назад Чёрным Незнакомцем, не
оказалось.
Но и этого было достаточно.
— Ура! Заработало! — воскликнул Ричард.
Передатчик он выключить забыл,
и эта фраза тоже улетела в прошлое. Пройдёт несколько дней — Светлана обнаружит
произведение последней четверти XX в., в котором и эта фраза
всплыла. Ричард же получит от Петрова серьёзный нагоняй за небрежность. И
поделом!
— Итак, — рассуждал академик Петров,
прохаживаясь в обход кресел из угла в угол уютной лекционной аудитории, — аномально большая часть энтропии истории ТУПИКа, не снятая прошлым,
существует объективно. То есть её причин в прошлом попросту нет.
Светлана и Ричард сидели,
держась за руки, во втором ряду, и внимательно слушали. Дрейка не было:
попал-таки в больницу. Теперь выпишут не раньше чем через три дня: очень уж
профессор себя запустил. Стрессы — они и в XXII веке стрессы.
— Что же случилось? — продолжал академик. — Как смогли зловредные кркрск
удержать прошлое от влияния на состояние ТУПИКа в исследуемый период? Ответ
прост: они вывели часть активности предков в виртуальную реальность!
— То есть они фальсифицировали не одну только историю, но сам их быт? — не
поверила Светлана.
— Да, — бесстрастно отвечал Петров. И от нас
они скрывали не столько реальную историю, сколько процесс вмешательства в
восприятие нашими предками окружающего мира. То, из-за чего предки обрели
способность всё видеть не так, как оно существует на деле.
— Развилка? — воскликнул Ричард.
— Да. Очевидно, именно этот феномен и именуется развилкой в некоторых
квазилитературных произведениях, обнаруженных вами, коллеги, за последние дни.
Во всяком случае, я так думаю. Ты доказал — обратился Петров к Сторму, — что плотность событий не оставляет места причине в прошлом. Вот моя
интерпретация твоей теории.
Академик выдержал паузу: пусть
молодёжь осмыслит...
Как только молодёжь осмыслила
— Петров, мастер донесения своих доводов до слушателя, уловил этот момент по
оживившимся лицам своих товарищей, — нить рассуждений потянулась
дальше.
— В частности, — продолжил академик, — в виртуальной реальности существовал и правил в те годы Авксомской
державой почти настоящий император. Там же существовало и оружие массового
поражения в Иканцере, как это, вопреки историческим фактам, показала твоя
модель. Зато не существовало в ней кандидатского диплома Макарова. На самом
деле диплом, никем не видимый, спокойно лежал в ящике его стола.
Для кркрск это, очевидно,
трюки из разряда мелких шалостей. Хотя, по моей версии, не видеть диплом могли
только те, кто не знал наверняка, что он там. Если бы точно знали, что их
попросту водят за нос — всё бы увидели. Всего-то и требуется небольшое усилие.
Впрочем, это выходит за пределы моей компетенции, —
заскромничал энциклопедически образованный Петров. — А война в Иканцере,
коллеги, как и война с горцами, нужна была для налаживания финансовых потоков,
которые должны были наделить властью нужных людей и обеспечить доминирование
киберидеологии по всему миру.
Пока родившиеся и выросшие в
другом мире Ричард и Светлана пытались вникнуть, как это война может
содействовать налаживанию, а не разлаживанию финансовых потоков, пока до них
доходило, что это, кажется, действительно объясняет необъяснимые феномены вроде
существования нигде в реальной истории никогда не регистрировавшегося банка
«Н.А. Ветер & C° LTD» (да разве мыслимо
зарегистрировать банк с таким названием?) или внезапной гибели Д.А. Нилова от
пищевого отравления, в аудитории вдруг материализовался из воздуха чёрный грач
с железным клювом и заговорил скрипучим человеческим голосом:
— Рано празднуете победу, рано!
Дабы надёжно оградить читателя
от всевозможных мистических домыслов, сообщу без проволочек: последующее
расследование событий показало, что грач с железным клювом был собран ещё в
самом начале прошлого века на одном из предприятий Страны Восходящей Луны.
Дюжину десятилетий провалялся он в притворном забытьи на одной из огромных
свалок близ Авксома, а незадолго до её уничтожения (путём испарения в фотосфере
Сигмы Большого Семинога) вспорхнул, согласно программе, и спрятался в
близлежащем лесочке. А теперь вот пробрался в одну из малых лекционных аудиторий
МИВа, где собрались наши друзья выслушать сообщение академика Петрова о
выводах, к которым он пришёл, разбирая по косточкам все варианты модели ТУПИКа.
И вовсе он не материализовывался: просто взял и явился нашим слушателям.
— Ты кто? — в растерянности спросила Светлана. Она даже перепугалась немного.
Аж мурашки по спине пробежали. Хотя вообще-то Светлана ничего не боится.
— Я представляю в вашем времени феномен кркрск, на который вы осмелились
поднять руку.
— А... ну-ну, — усмехнулся Ричард. Валяй, представляй.
Птицу это несколько сбило с
толку. Она задумалась.
— Слушай, птаха, вот если бы у тебя было, — Ричард на мгновенье
задумался, — ну, например, три головы, ты бы ещё
могла взять нас на испуг. Секунды на три.
— И то лишь потому, что среди нас нет Ингвара Дрейка, которому и не такие
диковинки доводилось видеть, — улыбнулась побледневшими
губами Светлана Гейл.
Настоящая её фамилия, как и у
Ингвара, русская, конечно; да разве я вам её назову? Никогда!
— Ну и на что вы рассчитываете, представитель кркрск? Видите? Всё уже
произошло! — улыбнулся Петров, покачивая головой, словно бабушка, распекающая
шкодливого правнука.
— Ха! Попробуйте проверить, произошло оно или нет! — возразила птица.
— Если бы не произошло, не было бы этого диалога, — парировал Ричард. — Много чего бы не было. И не только «чего».
— Это не доказательство, — криво ухмыльнулась птица,
хоть птицы, кажется, не умеют криво ухмыляться. — Не существует причины,
которая запрещала бы существование этого диалога в виртуальной реальности. Да,
в нём нет необходимости; но тем более нет необходимости в его отсутствии.
— Демагогия, — отрезала безапелляционная Светлана.
— Попробуйте вашу собственную модель! — воскликнула птица.
Надо признать, птаха была
выдающимся достижением теории и практики искусственного интеллекта тех далёких
времён. Из того немногого, что успела подслушать, она построила весьма логичные
и по-своему убедительные фразы. Чисто психологически нелегко догадаться, что
она и впрямь могла быть создана и запрограммирована тогда, в древности, а вовсе
не является воплощённым таинственным кркрск, живущим здесь и сейчас, в XXII веке, и держащим под колпаком весь МИВ, а может быть, и КТЧ впридачу!
Правда, у людей XXII века вовсе нет той инерции мышления, что присуща была их предкам; но кркрск-то
об этом не знали!
Поэтому нашим героям ситуация
вскоре предстала анекдотичной, птичка — жутко наивной... но знаете, как иной
раз бывает с ботами? Хоть они и глупы как пробка, искушение поболтать с ними не
всегда преодолевается после первой же фразы.
— Спросите модель, какие обстоятельства могли бы привести к возникновению
этого диалога в виртуальной реальности, — продолжала умничать птица. —
Может, мы решили отвлечь вас от каких-то более насущных проблем, создающих риск
дестабилизации виртуального мира?
— Нет, нет, — несколько суетливо возразил Ричард,
который в молодости увлекался драматургией и играл в любительском театре. —
Скорее всего это блеф. К нынешнему времени вы вовсе не победили; но считаете,
что ещё ничего не потеряно.
— Думайте так, если хотите. Но имейте в виду: в ответ на любое ваше
воздействие мы воздействуем на десять секунд раньше. Мы уведём ваших агентов в
прошлом в виртуальную реальность. У вас нет ни шанса.
Птичка думала запугать наш
маленький отряд, внести смятение... Впрочем, думать она не умеет, она просто
робот. Поймав и вынув атомную батарейку, её потом поместили в Сен-Симонскую
кунст-камеру. Вы, если живёте на третьей планете звезды Сигма Большого Семинога
не ранее второй трети XXII века, можете сходить туда и
посмотреть. Неприятное, скажу вам, зрелище.
Птичка, говорю, думала нагнать
страху, но вышло как раз наоборот: тут-то Ричард и догадался, что книжки того
писателя, о котором я упоминал выше, попали под запрет. Ещё одно звено мозаики
заняло своё место в картине событий вокруг ТУПИКа. Без птицы Ричард не в
состоянии был прийти к этой версии: воображения не хватало. Запретить и изъять
книги, вышедшие в совокупности миллионными тиражами — видать, нешуточная
диктатура должна была терзать в те годы страну и людей! История, меж тем,
ничего подобного до нас не донесла. Ну, был Обвал, были непродуманные реформы,
была бедность, немало людей умерло с голода и погибло в бандитских разборках.
Был одно время лживый, лицемерный либерализм, но потом вроде как всё до самого
Перевала более-менее устаканилось? Рос жизненный уровень, крепла
обороноспособность, укреплялась денежная единица, экспорт дорожающей нефти
исправно наполнял бюджет...
«Хм..., — произнёс про себя Ричард, — дело принимает неожиданный
оборот. Кажется, объектов спасения здесь куда больше, нежели одна только наша
малышка».
«Эге, — грустно подумал Петров. — Это какую ж нужно моделищу, чтобы охватить все
события, к которым тянутся жвала кркрск? Да ни одна модель не охватит столько
событий!»
«Ха! — подумала в ответ Петрову
Светлана. — Не падай духом, учитель! Девочка вернётся — и всё нам расскажет. А
уж мы её попросим повнимательней разобраться, пока ждёт возвращения, что у них
происходит и как!»
«По нашим обычным каналам, — поддакнул ей мысленно Ричард. — Через сказки.»
«Ух ты! Это выход! —
обрадовался Петров. — А главное — уж она-то, дочь нашей эпохи, в состоянии
отличить виртуальную реальность от настоящей! Она видит то, что есть на самом
деле.»
«А почему она в состоянии?» —
безмолвно удивился Ричард.
«Не знаю, ребята, — подумал Петров. — Только это именно так. Так показывает модель».
Ещё студентами и Ричард, и
Светлана научились понимать Петрова с полуслова; а за последующие годы
сотрудничества улучшили этот результат вдвое, чем и объясняется вышеприведённый
безмолвный обмен мнениями. Говорить вслух было просто безрассудно: птица хоть и
безопасная, как червяк, но мало ли? Лучше помолчать лишний раз. Тайна
как-никак.
— Ну и что будем делать? — вопросил
Петров, когда чёрная птица, сделав своё черное дело и убедившись в полном его
провале, выпорхнула в окошко. — Пташка права, всякое наше действие становится
известно нашим недругам прежде, чем друзьям. Признаюсь, я не думал, что кркрск
смогут за нами следить. Полагал, что они узнали от нас лишь немногое и не
смогли идентифицировать источник.
— Что делать, что делать! Сухари для предков сушить! — расстроился Ричард.
Нервы, нервы...
— Дурак ты, — честно призналась своему начальнику
Светлана. — Мы им, в дополнение к сказкам, ещё возьмём и фильм сделаем. Дешёвенький
такой, жутко наивный, фанерно-картонный, чтоб посильнее выделялся из общей их
киношной традиции.
— Они и его запретят!
— Запретить-то запретят, но фильм — это масс-медиа, это сотни тысяч зрителей,
это миллионы копий на сидюках...
— На каких ещё синюках? — спросил Ричард.
— Не на синюках, а на сидюках, — ответила Светлана, скрывая
усмешку. — У них были такие носители данных ёмкостью 700 мегабайт.
— В смысле, гигабайт?
— Нет, именно мегабайт. Но не в этом суть. Шиш кркрск найдут и сотрут все
копии! И, добавлю, интерес ко всей этой истории будет куда больше. В интернете
будут не только оцифровки книг и фанфики про нашу малышку, но, быть может,
целые сайты о глюках и ляпах фильма. Кстати, их надо будет туда побольше
насовать, побольше — ничто так не привлекает внимания восторженной аудитории,
как глюки и ляпы. Предкам, случалось, нравилось чувствовать себя умней
создателей популярной кинокартины.
Света была само вдохновение.
— А почему ты хочешь сделать его жутко наивным? — спросил Петров, слегка
ошарашенный напором своей ученицы.
— Неужели непонятно? Фильм — о ребёнке; будет ли он пользоваться
популярностью среди взрослых?
— Среди тамошних? Нет, никогда, — заявил Ричард. Модель
рассказала ему о предках слишком многое...
— Будет, ещё как будет, — улыбнулась до ушей Светлана.
— Они увидят его ещё в отрочестве — и полюбят. Мы сделаем детскую картину. Я, — добавила она с тем выражением, с каким раскрывают страшный секрет, на
деле никакого секрета не составляющий, — с самого начала ориентируюсь
на детскую аудиторию: потому и сказки.
— Ну, сказки-то Ингвар генерировал, так сказать, двойного назначения. Их и
взрослые с удовольствием прочтут, — возразил Петров.
— А вот фильм будет детский-детский. Наивный и романтичный, похожий на сон
влюблённого подростка.
Не так давно Светлана сама
была влюблённым подростком. И смотрела сны...
Вся компания тут же расселась
за виркниги — считать, считать...
— Нет.
Это сказал Петров.
— Нет, — повторил он. — Наши незримые
противники задавят эффект фильма. Так показывают расчёты.
Он помолчал, пошуршал листами
виркниги, перепроверяя что-то; вздохнул...
— Так и есть. Их возможностей вполне достанет, чтобы высмеять, опошлить
картину, а потом предать её забвению.
— Она воспрянет из забвения, как птица Феникс! — задорно воскликнула Светлана.
— Как так? — в один голос спросили её коллеги.
— А мы им анонсируем фильм! — Светлана была готова к этому вопросу.
— Как так? — голоса мужчин вновь слились в один удивлённый вопрос.
— Очень просто. Я только что отправила в 1966 год одну идею — пока всего
одну, — и вот что из неё вышло.
Она вывела на страницу
виркниги очень крупным шрифтом, чтобы всем было видно:
«Мир наш —
колыбель человечества.
Но не век находиться нам
В колыбели своей — Циолковский сказал ещё.
Скоро
даже звёзды далёкие
Человечество сделает
Достояньем людей. Это самое-самое главное.
Правда вот,
в фильме этого не было —
Было только желание...
Значит,
значит, это для вас
Будет в следующий раз...»
— Вообще это о другом фильме, — пояснила Светлана, — который толком и экранов-то
не увидел. «Жулик» называется. Но я тут подумала — и решила как-нибудь встроить
сюда фразу про следующий раз... Sapienti sat, как говорили в древнем Мире.
Однажды те, кто полюбопытнее, сопоставят фильм далёкой юности с этими строками
— и до них дойдёт...
Мир — это такая империя была
на третьей планете Сигмы Большого Семинога. Она владела почти всем известным
тогда миром, вот и звалась Миром. Ещё и поговорка такая была в старину: Авксом
— третий Мир, подразумевавшая, что страна Авксомская — прямая наследница имперских
традиций Мира. Диссиденты, правда, видели в этой фразе некий иронический
подтекст. Но они, конечно, заблуждались, осознавали свои ошибки и в конце
концов торжественно признавали свою вину на соответствующих судебных процессах.
Если кто-то усмотрел здесь
противоречие с самым началом пятой главы — поверьте, здесь нет никакого
противоречия. Римская империя где погибла? Правильно, на Земле.
— А что за фильм этот самый «Жулик»? — спросил глава института.
— Я не особенно вникала. Посмотри в Космонете — там можно кое-что найти на
эту тему. Скудно, но достаточно.
— Ага; а Циолковский тут к чему?
— В противовес «Программному заявлению Нилова».
— Ну, здесь ты, Свет, перемудрила, — огорчился Ричард. — Даже
если кто-то из читавших творение Нилова знаком с этими стихами, что уже почти
невероятно, то разве возникнет такая ассоциация? Вот у тебя бы, например,
возникла?
— Во-первых, это не я. Это сам автор. Честно. А во-вторых, ты же сам говорил,
и не раз, что для воспитания критического мышления надо заинтересовать их
возможно бoльшим разнообразием противоречащих
друг другу источников. Вот пусть, скажем, «Волю Вселенной» лишний раз
полистают...
— Но ведь эта фраза, насчёт колыбели, — не из «Воли»...
— «Мне это ничуть не мешает и даже меня
возвышает», — широко улыбнувшись, парировала
Светлана цитатой Окуджавы.
— Ты теперь только цитатами будешь говорить? — огрызнулся Ричард. Он терпеть
не мог цитат и принципиально никогда никого не цитировал. Зачем скрываться под
маской чужих мыслей? Должны быть свои.
Но иногда так заманчиво бывает
обнаружить, что твою мысль кто-то однажды выразил раньше тебя, да ещё и
лучше...
<<Назад Оглавление Далее>>
10.06.2006