^{«Генератор Времени»}

4. Трагедия Ингвара

Двенадцать

Командор исследовательского трансгалактического шлюпа «Космос-30» не часто бывал на Земле. Личность он весьма известная; так что я по соображениям, которые впоследствии станут очевидными, оставлю в тайне его имя. Пусть новый герой нашей повести станет Ингваром Дрейком, хотя настоящие его имя и фамилия, конечно же, русские.

Могу вам о нём сообщить лишь немногое. Ещё юношей будущий командор блестяще защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора биологических наук. Позже стажировался в двух университетах на планетах соседних звёздных систем, населённых мудрыми и дружелюбными цивилизациями, не так давно вступившими в контакт с обитателями системы Сигмы Большого Семинога. Затем несколько лет проработал профессором в известном авксомском вузе, пока не прошёл конкурсный отбор на должность командора «Космоса-30». Профессор Дрейк женат, у него подрастает дочка, ребёнок озорной и любопытный, на вид ей сейчас лет двенадцать.

Вам, уважаемые коллеги, наверное, будет интересно узнать, что докторская выдающегося космобиолога профессора Дрейка вовсе не связана с космобиологией. Она посвящена важной прикладной проблеме: борьбе с муравейниками. Если не верите — слетайте в галактику Кин-Дза-Дза-II и убедитесь.

По мере улучшения экологической обстановки на третьей планете Сигмы Большого Семинога муравейников там становилось всё больше и больше. Не только в огородах — в городах тоже. Так что человеку соседство с обстоятельными и трудолюбивыми хозяевами этих миниатюрных мегаполисов с каждым годом доставляло всё больше неудобств.

В старину, когда проблема муравейников не была столь острой, однако тоже имела место, неуместные колонии мурашей посыпали солью или ядохимикатами; и колонны опечаленных насекомых растекались из родного дома куда глаза глядят — так три с лишним века назад оставляли авксомичи свой любимый город надвигающейся лавине наполеоновских орд. Прошли годы — и люди мало-помалу отучились быть жестокими. Теперь домашние или сельскохозяйственные роботы аккуратно подрезали пласт земли под муравейником, укладывали муравьиные хоромы в корзинку и несли куда-нибудь в лес. Туда же впоследствии доставляли отдельных заблудших муравьёв, которых на момент переселения дома не оказалось. Это было гуманно и эффективно, но весьма трудо- и энергоёмко.

Технология, предложенная Дрейком, состояла в следующем. В муравейник помещается несколько граммов соответствующим образом запрограммированных нанороботов. Когда муравьи обмениваются друг с другом информацией — а делают они это, как всем хорошо известно, при посредстве вибрации усиков, — нанороботы должны были создавать вибрацию в противофазе, частично заглушая передаваемую информацию с тем, чтобы оставшаяся вызывала наперёд заданный эффект: добровольное переселение всей колонии во главе с маткой в ближайший лес или парк. Дрейк, используя типовых универсальных нанороботов диаметром 4 микрона, довёл результативность своей технологии до 97%; но первый вариант диссертации был, тем не менее, отклонён: экспертная комиссия специализированного совета признала неэтичным создание препятствий распространению невыгодной людям информации среди общественных насекомых.

Будущий командор очень расстроился и совсем уже собрался переквалифицироваться в теоретика игры го. Но потом подумал — и сообразил, что вовсе нет необходимости глушить свободный муравьиный голос, навязывая насекомым выгодную людям идеологию. Достаточно проинформировать их о том, сколько муравьёв в полном расцвете сил может быть нечаянно раздавлено людьми, если колония не поменяет место своего обитания.

Это оказалось делом нелёгким: муравьи никак не могли взять в толк, кто такие люди, что значит «раздавить» и чего вообще от них хотят. Разума-то у насекомых нет ни грана. Дрейк, однако, нашёл удовлетворительное компромиссное решение, заставив-таки своих роботов вибрировать муравьям сведения в пределах их восприятия. И роботы принялись описывать членистоногим преимущества жизни в довольстве и безопасности зелёных кущ подавксомских лесов.

Тогда экспертная комиссия квалифицировала работу Дрейка как решение крупной научной проблемы в области гармонизации отношений человека с окружающей средой, закладывающее основы нового научного направления — исследования информационно-технических методов взаимодействия человека с живыми существами других типов. Докторская была принята к защите, единогласно поддержана, несмотря на довольно резкий отзыв одного из трёх оппонентов, и спустя пару месяцев Президиум ВАК присудил будущему прославленному космобиологу искомую учёную степень.

Представьте себе теперь, как твёрдой походкой — не в первый раз! — спускается рослый и статный молодой профессор Ингвар Дрейк по сходням трансгалактического шлюпа, тёмно-синие борта которого с белой надписью заглавными буквами «Космос-30», полустёртой космической пылью — вторую букву «с» почти невозможно различить — тёмно-синие, говорю, борта которого играют узорчатыми бликами в золотистых лучах вечерней зари; как, исполнена радостью встречи, бежит — едва не летит — навстречу профессору светловолосая загорелая девочка; как, не дав ему ступить на кремнийорганическую плиту космодрома, бросается она отцу на шею, словно чайка взлетая на нижнюю площадку трапа; как встречаются две улыбки, как скрещиваются в блеске майского заката две синевы — две пары соскучившихся глаз...

Но всё по порядку.

Дабы его соблюсти, переместимся вспять стреле времени, за пару недель от этой знаменательной встречи.

Да знаю я, что замучил вас этими скачками по времени туда-сюда. А что делать? Жанр такой. И сюжет. Я, что ль, его придумал?!

Тринадцать

Переместившись, попадём в начало мая 2132 года. Там встретим уже знакомого нам ведущего исследователя МИВа, руководителя отдела прикладного хрономоделирования, кандидата физико-математических наук Ричарда Сторма. Увидим мы его на рабочем месте, но подходить близко не будем: учёный пребывает в глубокой задумчивости и нас всё равно не заметит.

Главное здание МИВа расположено в полутора сотнях вёрст от Авксома, в Дубне. Лаборатории и отделы института глядят окнами прямо на Волгу. Зал, в котором работает Ричард, сопоставим по размеру с небольшим стадионом. Рабочие места в нём расположены амфитеатром так, что с каждого из них открывается живописный вид на небесную синеву, на дальний берег, на гладь реки; а с тех, что внизу, поближе к прозрачной пластиковой стене, — ещё и на сад, начинающийся у стены института и подбирающийся к самому пляжу.

Рабочее место Ричарда тесное, как кабина пилота, но весьма удобное: всё под рукой. На столе из нескольких плоскостей, положение и наклон которых легко изменить, — толстая тяжёлая виркнига; клавиатура, которой Ричард почти никогда не пользуется, поскольку не привык; световое перо для управления виркнигой; два или три карманных компьютера. Справа, у звукопоглощающей ширмы, разделяющей столы Ричарда и его заместительницей, которую зовут Светланой Гейл, расположен шкаф, в котором когда-то раньше хранились книги и сменные носители данных, а теперь ничего не хранится — книги давно отсканированы, а сменные носители устарели. Если этот шкаф поднять (вот зачем на нём специальный рычажок), то под ним образуются места для четверых посетителей. Эти места редко когда пустуют — а значит, шкаф почти всегда поднят. Это тем более удобно, что при поднятом шкафе вид на Волгу шире и живописней.

Только ныне ни взгляда не бросит Ричард на открывающийся за прозрачной пластмассовой стеною летний пейзаж, ни птичий гомон не отвлечёт его взор от страниц виркниги, ни деловитые коллеги не приблизятся к его столу. Ричард сосредоточен. Он что-то пишет на чистом листе, зачёркивает и снова пишет; переворачивает лист, опять быстро-быстро заполняет страницу виркниги какими-то значками и символами. Надежда в его глазах сменяется смятением, затем — напряжением мысли, блеском догадки, надеждой и вновь, вновь, вновь — унынием.

Некому, кроме нас, наблюдать смену эмоций на лице Ричарда: он, если проблема особенно сложная, предпочитает работать в одиночестве. Этим он отличается от своего друга Ингвара, который одиночества не переносит.

С Дрейком Ричард познакомился ещё в аспирантуре. Завершив работу над докторской, Ингвар загорелся идеей рассмотреть проблему коэволюции биологических видов разных планет в хронофизическом аспекте. Оказалось, идеи Ингвара во многом близки моделям Ричарда: молодой биолог рассматривал коэволюционные процессы как процессы снятия энтропии биоты. Этот подход он унаследовал у академика Солдатова-младшего, который, в отличие от Дрейка, ограничивал свои исследования рамками биосферы одной планеты. По прошествии недолгого времени обнаружилось, что аналогия между двумя теориями — той, над которой трудился Ричард и другой, основы которой закладывал Ингвар — имеет под собой куда более глубокие основания, чем казалось поначалу. К проблеме коэволюции для разрешения от накопившегося за многие годы исследований бремени противоречий был необходим последовательно хронофизический подход.

Так молодой доктор Дрейк и познакомился с совсем юным, но вызывающе талантливым соискателем МИВа Ричардом Стормом.

Впоследствии научные их пути больше не пересекались. Но они по-прежнему, невзирая на заметную разницу в возрасте, крепко дружили. Пару раз даже проводили вместе отпуска, охотясь (в сугубо научных целях, разумеется) на трицефалоптериксов в практически непроходимых джунглях Эвридики, где, к сожалению, трицефалоптериксов сроду не водилось. Теперь-то всем известно, что эти странные создания, о которых наука и поныне располагает весьма скудными сведениями, обитают только на Навсикае и почти никогда не покидают родную планету.

Отмахнувшись рукой от назойливых воспоминаний о тревожных ночах в эвридикских чащобах, где комаруси запросто прокусывают бластеронепробиваемый брезент палатки и вонзают свой тонкий — тоньше волоса и длинный — длинней валапасского ужа — хоботок в кожу несчастной жертвы, вызывая нестерпимую щекотку, — отогнав воспоминания, Ричард нервно отпихнул виркнигу в дальний угол стола, развернул кресло на сто восемьдесят градусов и, вскочив с него, принялся шагать по просторному проходу между уровнями амфитеатра. Долго мотался, как маятник, долговязый Ричард на своих длинных худых ногах. Немало времени шатался взад-вперёд, прижав руки к вискам, механически уворачиваясь от пролетающих мимо на роликовых коньках лаборантов и академиков.

Наконец хронофизик плюхнулся обратно в своё кресло — и первым делом перебросил содержимое заполненной части виркниги в рабочую память институтского компьютера. Пусть отлежится. Затем полностью виркнигу очистил и на первой странице быстро-быстро набросал короткую гравиграмму. Космонет немедленно доставил сообщение адресату.

Без дополнительных исследований проблему ТУПИКа не одолеть — к такому выводу пришёл Ричард за полчаса стогнания вдоль зала подшефного ему отдела. Именно — без особых дополнительных исследований. Таких, которые никак не вписываются в компетенцию МИВа. Здесь явно нужна помощь структур несколько иного профиля.

Только что отправленная гравиграмма была адресована Комитету Тайн и Чудес. Коротко — КТЧ.

В будущем иногда дают глупые романтические названия очень серьёзным организациям. Быть может, потому, что их там никто не боится.

Четырнадцать

Никакой мистикой в КТЧ не занимались.

Там занимались раскрытием мистификаций.

По профилю эта организация весьма близка тематике исследований Ричардова отдела, но ранее Сторм никогда с ней дела не имел. У них свои методы — у нас свои, справедливо полагал учёный. С оперативниками вообще трудно найти общий язык.

Но вот пришлось.

По роду своей деятельности КТЧ или отдельные его сотрудники могли располагать информацией, которая по понятным или по не очень понятным причинам в открытом Космонете не могла быть опубликована — по крайней мере, до поры до времени.

Если даже в базах данных КТЧ нужной информации не обнаруживалось, то его сотрудники располагали гораздо бoльшими возможностями и полномочиями, чем скромные учёные скромного научного центра, каким являлся МИВ — ведущее в галактике Кин-Дза-Дза-II научное учреждение, занимающееся проблемами Времени.

Обыкновенно, если электронный мозг институтского компьютера, перерыв в тысячу первый раз весь Космонет, так и не обнаруживал информации, которая могла бы снять энтропию конкретного события в прошлом, поиск продолжался в не оцифрованных ещё архивах и библиотеках, на раскопках, на пепелищах древних пожаров и былых сражений, где при помощи технологий чтения молекулярной памяти с хорошей степенью надёжности восстанавливались давно погибшие документы, фотографии, вмёрзшие в кристаллы кварца отпечатки радио- и телепередач полуторавековой давности... Алгоритм Ричарда почти всегда подсказывал, где искать. Если же этого не случалось, то выяснялся какой-нибудь изъян в теории, и после корректировки алгоритма всё равно всё получалось.

Но на сей раз было иначе.

Возможность ошибок, конечно, сохранялась и теперь, когда алгоритм уже целый год работает вообще без нареканий. Только, чтобы найти ошибку в модели ТУПИКа, нужно было обнаружить признак, отличающий объект этой модели ото всех ранее изученных, — признак, благодаря которому именно в этой модели проявилась ошибка, остававшаяся латентной в прежних исследованиях. Но, хоть режь, ни электронный мозг, ни сам Ричард, перелопатив вдоль и поперёк весь материал, вовлечённый в анализ ТУПИКовой ситуации, обнаружить такого признака не смогли.

Вернее, признак-то, конечно, существовал.

Но до нас не дошёл.

Пардон, до них.

Вы не подумайте ничего такого, это всего лишь была оговорка.

Я как-то уже говорил, что 96-98% информации о фактах, снимающих энтропию события в предшествующем двухвековом периоде, сравнительно легко отыскивается во дне сегодняшнем. Чтобы конкретный исторический казус обладал каким-то нетипичным, ранее никогда не встречавшимся признаком — настолько существенным, что вся теория не работает, — это случай сам по себе уникальный. А чтобы этот признак ещё, будучи впервые встречен, как бы случайно попал в те 2-4% информации, которые пока что можно считать не доступными исследовательским возможностям человечества — это уже, извините, если не из области фантастики, то по крайней мере из разряда «говорящих» совпадений.

Случайность, конечно, не исключена, но лучше присмотреться.

Рассуждая подобным образом, Ричард и пришёл к решению поделиться своей находкой с той организацией, которой не привыкать присматриваться к разным неожиданным и нетривиальным стечениям обстоятельств.

История КТЧ достойна отдельного рассказа. У истоков этой структуры стояла группа энтузиастов, которая ещё в самом начале XXI века почти доказала компьютерными методами существование общего соавтора у группы литературных произведений, которые, казалось бы, не имели друг с другом совсем ничего общего. Впрочем, это уже совсем другая драма, и если я всякий раз буду отвлекаться на частности, то наши с вами шансы когда-нибудь добраться до последней строчки повести устремятся к нулю.

Скажу лишь, что научное определение понятия «тайна» было предложено учёным из того самого пресловутого ТУПИКа, членом-корреспондентом Авксомской академии, профессором Константином Александровичем Макаровым в первой трети XXI в. Определение это вот какое: тайна есть явление природы, активно и целенаправленно препятствующее его исследованию с тем, чтобы результаты исследования не отразили сути данного явления.

Из этого следует, что если уж мы хотим тайну постичь, то сам факт её исследования, не говоря уж об используемых методах, также должен быть тайной. Это и есть главная особенность методологии, применяемой сотрудниками КТЧ. Если факт исследования хранить в тайне, то исследуемое явление не сможет воспринять и обработать информацию о том, что его исследуют, а значит, не сможет и активно воспрепятствовать процессу исследования. Короче, перестанет быть тайной. По определению.

Подобное — подобным, как говаривал Ганеман — известный медик и, по мнению многих других известных медиков, искусный шарлатан.

Вот как бывает... Хотел было сохранить имя и отчество Константина Александровича в секрете, да не вышло. Да и возможно ли сохранить в секрете имя великого учёного? Вы бы и сами, без меня, догадались. Лет эдак через тридцать.

Итак вставшая вдруг пред Ричардом проблема, как выяснилось, обладает всеми признаками типичного предмета исследований Комитета Тайн и Чудес. Именно туда улетела гравитонка, сочинённая учёным. В сообщении он кратко сформулировал суть дела и дал ссылки на МИВовские странички Космонета, где эта самая суть изложена в деталях. Он также просил разрешения натравить свой алгоритм на строго секретные базы данных комитета, гарантируя при этом соблюдение секретности. Засим хронофизик взялся за подготовку заявки на участие в межпланетной конференции по моделированию хронофизических процессов, которая будет проходить в январе следующего года в Сфинксе — втором по величине городе четвёртой планеты системы Сигмы Большого Семинога.

Через двадцать минут — оперативно работают в КТЧ! — Ричарду пришлось временно отложить написание заявки, поскольку пришёл ответ на его сообщение.

В ответе говорилось, что даже при условии соблюдения конфиденциальности специалисты КТЧ не допустят обработки их деликатных баз грубыми алгоритмами сторонних разработчиков. Но комитет согласен, что ТУПИКовая проблема обладает всеми признаками типичной тайны VI рода по классификации ВИНИТИ, а посему готов без проволóчек оказать дружественному институту помощь кадрами, технологиями и прочими ресурсами при условии сохранения в строжайшей тайне и тех, и других, и третьих.

Ричард это условие принял, вследствие чего нам с вами, дорогой читатель, никогда не узнать, кто из сотрудников комитета взялся за это дело, куда летал, какие следственные и подследственные действия предпринимал и к каким выводам пришёл.

Ещё спустя полчаса... впрочем, это уже тайна. Увы. Ничего не поделаешь.

Пятнадцать

Теперь у Ричарда было предостаточно времени для подготовки к конференции. Пока КТЧ ведёт расследование, проблема ТУПИКа застряла. А значит, можно привести в порядок прежние наработки, оформить их, придать презентабельность.

Наработками этими теперь уже никого не удивишь. Они не вызовут такого фурора, как пять лет назад, когда всё только начиналось и когда именем Ричарда пестрели космонетовские ленты новостей.

Зато оппоненты теперь повержены и уложены на обе лопатки.

Были уложены.

Если б не ТУПИК.

Каких-нибудь пару недель назад ещё можно было с чистой совестью заявить своим коллегам с трибуны, парящей над просторной полянкой в парке Университета имени Семианса Алсуйского, что пятилетние исследования надёжно доказали работоспособность предложенных докладчиком методов восстановления исторической правды. Теперь — придётся придумывать какую-нибудь более осторожную формулировку. И тогда кто-нибудь задаст вопрос... А как на него ответить? О ТУПИКе, увы, нельзя рассказывать — тайна ведь! Можно нечаянно вставить палку в колесо коллегам из КТЧ.

Оставим приунывшего хронофизика наедине с творческими муками. Ричард предпочитает одиночество, когда решает особенно сложные проблемы.

— Ричард, на нашу планету с Малого Крузенштернова облака десять минут назад прилетел твой друг Ингвар, — вдруг заявил компьютер.

— Спасибо, комп. Передай ему: буду рад увидеться с ним сегодня в любое удобное для него время: до шести здесь, потом до семи на пляже, а с половины восьмого до полуночи — в Бюрократове.

— Объект не найден, — проговорил динамик компьютера.

— Господи, да когда ж вас хоть элементарному чувству юмора обучат? Тоже мне, искусственный интеллект!

Компьютер обиделся, но вида не подал.

— Замена на Кратово корректна?

— Посылай как я сказал, тормоз!

— Справка: тормоз — техническое устройство, предназ...

— Слушай, комп, умолкни, а?

Комп умолк. Управлявшая им операционная система Vorpal's Lindows 2132 неспособна была перечить человеку.

И в этот миг в обширном зале, амфитеатром спускающемся к саду у берега Волги, появился Чёрный незнакомец.

Одет он был, естественно, во всё чёрное — даже в чёрные очки.

Что очень странно.

Ведь в том далёком и столь желанном для каждого из нас времени, о котором здесь идёт речь, никто очков не носит — ни чёрных, ни каких бы то ни было других. Зрение у всех давно стопроцентное и даже чуть лучше, а прятать взгляд от солнца не принято. Нет у них такой моды.

Da Black Stranger, — представился Чёрный незнакомец голосом высоким и зычным. — Зови меня так.

Строго секретный разговор Сторма с Чёрным незнакомцем я по причинам, которые вскоре станут очевидными, опущу. Какую организацию представлял Чёрный незнакомец — тем более не скажу. Зачем, в самом деле, тратить слова, если и так ясно, какую организацию он представлял?

Его, его. Вы правильно угадали.

И вследствие этого строго секретного разговора намеченная встреча старых друзей Ингвара Дрейка и Ричарда Сторма так и не состоялась. Ни в главном корпусе МИВа, ни на волжском пляже, ни даже на даче в Бюрократове.

Вместо того Ричард скрылся в глухой комнатушке-подсобке в тыльной части главного корпуса МИВа, где одно время хранился разный хозяйственный инвентарь, а теперь была стоянка роботов-уборщиков третьего поколения. Воспользовавшись отсутствием новых хозяев — они как раз взялись за генеральную уборку помещений института, — учёный раскрыл виркнигу и принялся переделывать свою модель.

Не то чтобы радикально переделывать. Просто в неё надо было ввести новый объект, обладающий свойствами, о которых Ричард узнал в течение предшествующих трёх часов.

Как назывался этот объект по-авксомски — я вам сообщить не смогу из-за строжайшей секретности, окутывающей эту историю. Но, пользуясь тем, что ни один из вас наверняка не знает ни слова на космолингве (кто знает — временно забудьте, пожалуйста), и принимая во внимание, что обходиться в нашей повести вовсе без идентификатора объекта, который придётся ещё не раз упоминать, было бы неловко как-то, приведу его наименование на языке межпланетного общения.

Кркрск — так назывался этот таинственный объект.

Узнать о нём Комитету Тайн и Чудес удалось совсем немного. А мне — и того меньше, ибо Комитет Тайн и Чудес умеет хранить свои тайны.

В самом деле, как бы мы с вами о них узнали, если бы он их не хранил? Они бы тогда пропали.

Шестнадцать

Прошло ещё три недели. Летний сигмаворот, который местные обитатели безосновательно называют солнцеворотом, миновал, и дни пошли на убыль — пока ещё едва заметно.

Соловьи не пели — какие ж вам соловьи в июле? Дела у них. Так, щёлкнут пару раз — и молчок.

Ричард сидел на завалинке своей дачи — старинного, почернелого дома из толстенных, растрескавшихся брёвен — и грустно смотрел в виркнигу.

На её страницах отображалась такая вот табличка:

Сводные данные о результатах моделирования исторических событий в Теоретическом, учебном и прикладном институте кибернетики имени Б.Б. Филаретова (прогон 128356, МИВ, 19 июля 2132 г.)

В клетке с записью «активное жилищное строительство» почерком Ричарда была добавлена ремарка: «NB! Очень странно!!!».

Ремарка была обязана своим происхождением вовсе не тому, о чём вы, читатель, сейчас подумали. В финансах Ричард ребёнок: у них там в будущем финансов как таковых практически нет. Вернее, местами они есть, но обычно мало касаются повседневной жизни среднестатистического обитателя третьей планеты Сигмы Большого Семинога, а также соседних с ней планет, астероидов и космических станций. Там же, где финансы всё-таки есть, они прозрачны для любого желающего ознакомиться с их текущим состоянием и использованием. Поэтому Ричард не мог даже представить себе, как всё бывало сложно век-полтора назад.

Модель его это представить могла, а сам он — ну никак.

Да и дела ему до этого, в общем-то, не было никакого.

Его волновало другое. Активное жилищное строительство, которое вёл ТУПИК, никак не укладывалось ни в одну из мыслимых модельных схем. Другие странности ещё как-то худо-бедно можно было если не объяснить, то по крайней мере списать на неучтённые факторы. Но то, что происходило в ТУПИКе в реальности, нагло выпирало из любых рамок и не находило объяснения.

«Жаль, — думал Ричард. — Версия насчёт кркрск была такой обещающей!»

Ничего лучше этой версии специалисты КТЧ предложить так и не смогли.

«Знать, Федот, настал черёд
Самому идти в поход» —

кстати вспомнилось Сторму, который, стремясь разобраться во всех перипетиях ТУПИКовой истории, принуждён был изучить кое-какие литературные памятники той эпохи. По идее, изучать их — дело компьютера; но как перепроверить компьютер, раз тот выдаёт несуразные результаты, иначе, чем выполнив собственноручно часть его работы?

Черёд пришёл, как пить дать. Знать бы ещё, куда идти-то.

Ричард, взяв пару вёдер, пошёл к колодцу.

Можно, конечно, сгонять домашнего робота. Но домашний робот принципиально оставлен дома, в авксомской квартире, чтобы здесь, на досуге и на свежем воздухе, причаститься нормального сельского труда — хотя бы в части похода за водой и жарки синтетического шашлыка на костре! Вам, быть может, претит синтетический шашлык, а Ричарду такой нравится куда больше бараньего — последний он никогда не пробовал даже. О вкусах не спорят.

Вернувшись, Ричард первым делом с удовольствием напился студёной колодезной водицы, а вторым — вписал в последнюю клетку таблицы то немногое, что, в дополнение к сведениям о кркрск, узнал об истории ТУПИКа от Чёрного Незнакомца.

«Странно. Очень странно. Вновь поступающая информация о прошлом не сближает реальность с моделью, а, наоборот, разводит их ещё дальше. Это вовсе противоречит теории. Такого попросту не бывает.»

А есть.

Ричард даже разнервничался, чего ранее никогда с ним не случалось на даче.

И вообще, почему информацией о том, что происходило в ТУПИКе на самом деле, владеет только КТЧ? Что за top secret такой?

Читатель здесь может нечаянно подумать, что именно таинственный КТЧ стоит за таинственными историческими процессами, сбившими с толку Ричарда Сторма. Тем паче, что один из отцов-основателей теории тайны — не кто иной, как наш старый знакомый Костя Макарон.

Отчасти, читатель, вы правы. КТЧ впоследствии в некоторой степени повлияет на события, происходившие почти сто тридцать лет тому назад относительно этого жаркого июльского дня.

Но очень уж мало это «отчасти». Совсем мало.

Даже Ричард подумал сгоряча, что комитетчики — не всегда и не во всём те, за кого они себя выдают.

Но в модели деятельность комитета прослеживалась чётко и недвусмысленно, без каких бы то ни было искажений. И то, что определённую роль в судьбе ТУПИКа КТЧ сыграл, — это с самого начала не было секретом от талантливого хронофизика.

Если б те подозрения были верны (что было бы очень тревожным фактом на фоне благополучного и мирного общества будущего, основой которого давно уже стали взаимное доверие и открытость), в истории КТЧ непременно были бы белые пятна или разительные нестыковки с моделью. А их как раз и не было. Нестыковки возникали в истории ТУПИКа. В совсем другой эпохе.

Так что не спешите полагать, что вы уже обо всём догадались, пополните запас терпения, выпейте кефирчика и читайте в своё удовольствие дальше.

Семнадцать

В сухом остатке (это, между прочим, любимое выражение Ричарда — он его у Ингвара подхватил, а тот — у своего университетского преподавателя биохимии) оказалось, что модель с кркрск вообще работает хуже, чем без них, снимая лишь чуть больше 50% энтропии реальной истории ТУПИКа.

Это никак не поддавалось пониманию. Единственная разумная версия — что профессионалы КТЧ грубо ошиблись, предложив связать строго секретный феномен кркрск с ТУПИКовой историей. Модель, как мы убедились, комитетскую версию не подтвердила.

Повторю ещё раз для непонятливых: версия о том, что КТЧ подкинул заведомую фальшивку, отвергалась не только всем укладом жизни XXII века, но и беспристрастной моделью.

А вот банальная ошибка возможна. Не ошибается, гласит крылатая фраза, лишь тот, кто ничего не делает.

Ричард как раз набрасывал, сидя на завалинке, ругательное письмо в комитет — письмо, между строк которого просил коллег из КТЧ повнимательней подойти к проблеме и потщательней проработать своими специфическими методами весь исторический контекст той загадочной ситуации. Набрасывал в своей обычной манере, вычёркивая едва ль не больше, чем написал, снова торопливо заполняя страницу виркниги закорючливыми латинскими буквами и снова черкая. Как раз, говорю, набрасывал письмо в комитет, когда близ дачи сел серебристо-сиреневый флип. Такие, серебристо-сиреневые, водятся в Авксоме, на стоянке близ площади Восстания. Там живёт Ингвар. Вчера точно из таких же выскочили дети, прилетевшие в гости к Ричарду, — дочка Ингвара со стайкой друзей и подружек.

Из флипа вышел Ингвар Дрейк.

— Поговорить надо, — сказал, едва поздоровавшись, Ингвар.

Восемнадцать

Ричард, подобно многим молодым людям, по уши погрузившим себя в заманчивые глубины научно-исследовательской деятельности, был холост. Детей, однако, он любил, хотя и не понимал в них ни бельмеса. Ему было тем обыкновенней любить детей и тем трудней их понять, что сам он, как и многие молодые люди, по уши погрузившие себя... да, да, в те самые глубины, был, по понятиям начала XXI века, скорее ребёнком, чем циничным прохиндеем-взрослым.

Ввиду вышесказанного (по этому обороту — «ввиду вышесказанного» — вы, читатель, безошибочно определите принадлежность любого текста моему перу, вернее, моей клавиатуре: я им постоянно злоупотребляю и не злоупотреблять не в силах) — ввиду вышесказанного Ричард никогда не отказывал дочке Ингвара, а также её многочисленным друзьям и подругам, в бесплатной и безусловной аренде своей дачи на любой срок.

У каждого из детей была своя семья, а у семьи — своя дача. Но романтичных тинэйджеров — правда, такого слова в лексиконе XXII в. давно уже не было — привлекала именно дача Ричарда.

Привлекала тем, что она не была типовой кремнийорганической трёхэтажкой с уютной, но стандартной обширной верандой и полным комплектом удобств, принятых в быту наших потомков (пардон, не наших, кончено, — потомков обитателей третьей планеты Сигмы Большого Семинога). Была она самым обыкновенным для нынешних дней — и самым необыкновенным для дней описываемых — бревенчатым домом с мышами, сверчками, русской печкой и полатями, на которых можно спать и которые сладко скрипят, когда поворачиваешься с боку на бок. Зимой в таком доме жарко от печки, а летом прохладно без всякого кондиционера.

Не далее как вчера — я, кажется, об этом уже упоминал — шумная детская компания, вооружённая портативными электронными микроскопами, ворвалась на дачу, перевернула её вверх дном в поисках каких-нибудь объектов исследования, а поутру исчезла, оставив хозяину натопленную баньку с полным баком воды, настоящую гречневую кашу, приготовленную в настоящем котелке в настоящей печке (Ричард, понятное дело, этой шаманской технологией приготовления пищи не владеет) и ощущение лёгкой грусти — вроде той, которая витает в сказках Льюиса Кэрролла.

Компания явилась на дачу задолго до возвращения хозяина, а покинула её, когда хозяин ещё спал мёртвым сном после тяжёлого трудового дня, не принёсшего, как и предшествующие, никакого удовлетворения.

Этот визит шумной компании и стал главным предметом разговора между Ингваром Дрейком и Ричардом Стормом.

— Ричард, должен тебе с сожалением сообщить, что моя дочь влезла в твой компьютер, — сказал Дрейк.

Тон Дрейка Ричарду не понравился. Не такой какой-то был тон.

— Да? Ну и что?

Дрейк держал паузу, втянув щёки и нахмурившись.

— Я не в претензии, — растерянно промямлил Ричард. — Пусть её... Да, она интересовалась моими исследованиями...

— Ладно, не буду забегать вперёд, — произнёс профессор так, будто решение не забегать вперёд стоило ему титанических усилий. — Вернувшись домой, она упоминала твои модели, связанные с кркрск и прошлым веком.

— Тссс! — зашипел Ричард.

Тут Дрейк и побелел как полотно. Серый туман застлал вдруг рваными лохмотьями мирный сельский пейзаж, сами собою сжались кулаки, набухли вены, и во рту стало горько...

Ричард совсем растерялся.

— Что с тобой, Игорь?! Тебе плохо?

— Нет, ничего, ничего. Продолжай.

— А что, собственно, продолжать? Это… ты мне что-то хотел рассказать...

— Сначала ты. Что за кркрск? И почему, чёрт возьми, «тссс!»?

Не узнать было Ингвара — обыкновенно озорного, жизнерадостного фантазёра и выдумщика. Тёмные круги под глазами, красные веки...

— Просто это проблема КТЧ, вот и… — сказал Ричард полушёпотом, следуя вековому рефлексу обращения с тайнами. Рефлексу, давным-давно утратившему смысл, но накрепко засевшему в подсознании эдаким поведенческим атавизмом.

— И ты позволил девочке совать нос в компьютер с секретными данными? — перебил друга Ингвар тем приглушённым рыком, которым ошалевший Отелло задал некогда своей несчастной супруге последний в её жизни вопрос.

— Ну да, а что? Да там почти ничего секретного! Только само слово — абстрактное кодовое обозначение, понятное лишь мне и одному сотруднику комитета.

Ингвар только головой покачал. На фоне Ричардова «тссс!» всё это звучало совсем не убедительно.

— Ну, конечно, этому слову ни к чему звучать где попало, а в общем-то никакого риска, — торопливо добавил Ричард. — Она же всё равно не знает и не узнает, что это за кркрск! Ей это слово вообще ни о чём не говорит.

— Никакого, да? Ни о чём, да? Не знает, да? Первое, что она мне нынче поутру сообщила, — что ты не ввёл поправку на возможность подлога каких-то документов этими самыми кркрск, из-за чего у тебя вся модель плывёт. Ну, как теперь ты оцениваешь степень её компетентности в твоей проблеме?

Надо было видеть Ричарда в этот момент! Высокий, тощий, длиннорукий, длинноногий дядька, похожий на сучок, воткнутый кем-то шутки ради в плотно утрамбованную за столетия земляную завалинку — этот дядька вдруг подскочил так, будто им из этой завалинки выстрелили.

— Что?!

Пульсы бесились везде, даже в кончиках пальцев. Бесились отчётливо и гулко, отвлекая, нервируя, перемешивая в кашу противоречивые мысли. Тысячи «не может быть!», «но ведь…», «права, права, права!», «ах я осёл!», «а если вот так?» разом вступили в борьбу за интеллектуальные ресурсы Ричардова мозга. Яростная эта борьба хорошо знакома вам, мой терпеливый читатель, по последним секундам работы компьютера, предшествующим BSODу…

Дрейк побледнел ещё сильней, и это было странно, поскольку, казалось, бледность ему уже некуда было.

— Могли ли сами кркрск фальсифицировать исторические факты? Почему бы и нет? Что мы о них знаем? — медленно проговорил Ричард. — Надо просчитать! Игорь, пойдём в дом! Ну и дочь у тебя! Мне б её смекалку!

Ну да. Модель до сих пор отрицала возможность фальсификации исторических фактов.

Отрицала. Пока не учитывала феномен кркрск.

Теперь — учла. Но никто в отделе прикладного хрономоделирования не повторил проверку на фальсификацию; да и степеней свободы, связанных с кркрск, столько, что не сделать такой проверки: все нити, позволяющие как подобает замоделировать этот феномен, уводят в КТЧ и там обрываются. Из-за секретности Ричарду пришлось встроить в модель ТУПИКа блок, написанный в КТЧ. Он реализован в форме закрытого и зашифрованного чёрного ящика. Известен только его интерфейс — спецификация входных и выходных данных. Всё.

Можно, конечно, потестировать чёрный ящик методом научного тыка: по соотношению входных и выходных сигналов попытаться постичь, что такое скрыто во тьме. Но хитрые комитетчики ввели задержку в свой расчётный модуль, на много порядков понизив его производительность. Тестирование, в силу этого, заняло бы века.

Продолжая сокрушаться по поводу стереотипов мышления и проклиная излишнюю свою доверчивость к сохранившимся историческим документам, Ричард рысью влетел в клеть и ринулся к портативному компьютеру скорей вводить код институтской сети.

Ингвар, недвижим, остался бледнеть на завалинке.

По щеке командора «Космоса-30» катилась большая слеза.

Рыжий петух некоторое время с любопытством разглядывал профессора, наклонив голову и негромко квохча, и, наконец, клюнул его ботинок. Тогда профессор поднялся, извлёк из кармана портативный компьютер, со слабой надеждой во взоре бросил взгляд на дисплей — и убрал компьютер обратно. Надежда во взоре враз померкла.

Не помня себя, он вошёл в дом, сгрёб долговязого Ричарда в охапку вместе с плетёным креслом и прошипел:

— Рассказывай. Говори, Ричард, — слова, тяжелее чем камни, падали с его губ, — говори, она-то тут при чём?

Ричард, теперь уже вполне вменяемый, поскольку успел стартовать пересчёт модели с новыми условиями, широко раскрытыми чёрными глазами глядел в ярко-голубые, полные отчаяния глаза своего друга. Глядел, не понимая ни йоты, и беззвучно раскрывал рот, словно большая чёрная рыбина, выброшенная на берег штормом.

— Поставь меня на место, — глупо проговорил он.

Ингвар поставил.

Тогда Ричард сказал:

— Ни при чём. А ты?

— Решение получено, — встрял компьютер. — Подождать?

— Погоди, — нервно бросил Дрейк. Затем Ричарду:

— Сегодня утром девочка отправилась на биостанцию и по дороге исчезла.

— Опс! — только и вырвалось у Ричарда.

Девятнадцать

Ингвар развернулся и вышел вон.

Опомнившись, Ричард бросился вслед и настиг профессора, когда тот уже уселся во флип — машина едва не начала набирать высоту.

— Игорь! Она жива!

Флип дёрнулся и застыл на месте.

— Жива, говоришь?

— Ну да. Я понял наконец, как интерпретировать две лишние степени свободы функции неопределённости, возникающие при моделировании самого Комитета Тайн и Чудес. Раньше они интерпретации не поддавались. Если бы девочки не было в живых, условия модели были бы несовместны.

Здесь необходимо поставить читателя в известность, что модель комитета, сотрудничающего с МИВом, нужна Ричарду для верификации расчётного модуля, написанного комитетскими математиками. Ведь информация, которой располагает комитет, вовсе не обязательно достоверна. На её возможную недостоверность нужно вводить стандартные поправки, а для их расчёта требуется модель источника данных, то есть, в данном случае, модель КТЧ.

Дрейк скептически покачал головой.

— И я должен тебе верить? Её нет на планете. И она не покидала планету. Значит, её теперь нет вообще.

Тяжёлым усилием воли Ингвар остановил судорогу в горле.

— Отчего же мне не верить? — наивно и не к месту спросил Ричард.

— Да оттого, дружок, что дочь поймала тебя на детской ошибке. Поймала ведь? Значит, могут быть и другие.

— Но модель целый год работала безотказно!

— Это ты целый год работал безотказно, теоретик. А тут дал сбой. Наименее отказоустойчивый узел в любой человеко-машинной системе — кто?

Нетрудно было продолжить фразу: «И вот из-за тебя...»

Дрейк, конечно, такого бы не сказал. И даже старался так не думать, поскольку так думать неправильно. Ведь его друг, видимо, сам попал в отчаянно сложную ситуацию. Никогда не стал бы Ричард рисковать ребёнком, будь у него, Ричарда, хоть малейшее подозрение насчёт какой-то угрозы! Хотя... что-то он не выглядит сильно опечаленным... Ах да, ведь этот глупый теоретик уверен, что с ней ничего не случилось!

Ингвар через силу отогнал навязчивую формулировку «преступная небрежность» — формулировку из старинного права, известную ему, наверное, по какому-нибудь историческому фильму о пятидесятых годах позапрошлого века.

Наверное, та статья и посейчас действует — вряд ли её кто-нибудь отменял. За последние полвека к уголовному кодексу прибегать не приходилось — любой состав преступления удавалось сводить к компетенции либо медицины, либо педагогики. А значит, необходимости вносить поправки в уголовное законодательство как-то не возникало.

— Ингвар, понимаю — тебя сейчас это не убедит. Но я знаю две вещи: во-первых, с твоей дочерью ничего не случится — через две минуты мы уже будем знать, где она; а во-вторых, мы должны немедленно связаться с КТЧ.

— Через две минуты? Из твоих же неработающих моделей?

Ричард в ответ кивнул как-то по особенному, одновременно давая понять: «да, из них», «нет, работающих».

Целый год работали. Значит, происшествие с дочкой его друга не останется тайной. Она же не из ТУПИКа, в конце концов, а из 1026-й авксомской школы, в которой ничего необычного не происходило, кажется, со дня основания.

— Может, ты и ещё что-нибудь знаешь? — скептически прищурился Дрейк, совершенно выжатый сегодняшней драмой.

— А небеса какие голубые... — невпопад ответил рассеянный хронофизик.

Голубые небеса его почему-то особенно разозлили. Что небесам до трагедий, разыгрывающихся под их лазоревым куполом?

Взгляд Дрейка не отпускал Сторма, цепко впился в глаза, требуя ответа. И тот промямлил:

— Не знаю.

Взгляд хронофизика спустился с небесных высей и зафиксировался на агонизирующем дождевом червяке, которого с аппетитом доедал петух.

— Не знаю, — повторил он. — Но подозреваю. Подозреваю, что мы с ней нечаянно вляпались в какую-то очень скверную историю.

Двадцать

Светлана, прилетевшая в Кратово по просьбе Ричарда, напоила «непутёвых мужчин» — так она сказала — каким-то одной ей ведомым травяным настоем, и теперь они втроём тревожным полушёпотом совещались, обсуждая результаты полутора тысяч прогонов модели, выполненных компьютером за последние полчаса.

На Ричардовой виркниге тем временем отображалась информация о результатах поиска девочки, поступавшая с разных концов планеты.

Результаты были отрицательные.

— Игорь, дай им отбой. На Дроне она, — бесстрастно произнёс Сторм, пролистав виркнигу с протоколом очередного прогона создаваемой им субмодели исчезновения.

Дрона — это планета-спутник в сорока парсеках от Сигмы Большого Семинога. Она вращается вокруг инфракрасного карлика Рокха — невидимого компонента затменно-двойной звезды Тау Крота.

— Опять на Дроне, — печально повторил профессор. — Как тогда.

Что случилось «тогда» — об этом есть совсем другая повесть, и я вам не буду её пересказывать. КТЧ не разрешит.

— А вот и Филидор ответил, — радостно сообщила Светлана. Заместительница Сторма славится своим оптимизмом. — «Космос-30» будет готов к старту через четыре часа.

— Что ж так долго? — сокрушался Ингвар, хотя прекрасно понимал: быстрей не бывает.

Ричард тем временем опять колдовал над моделью, совершенно недовольный результатами её работы.

— Тут видишь какое дело? Фальсификация — дополнительная неопределённость в работе модели. Поэтому я отфильтровал все источники, происхождение которых связано прямо или косвенно с той эпохой. Потом импортировал всю информацию, касающуюся вас с дочкой, в уже готовую модель ТУПИКа, чтобы не собирать все данные заново — это что-то вроде решения линейной оптимизационной задачи с известного базиса при небольших изменениях в её условиях. И вот что пока вышло. Блоки, описывающие вас с дочкой, — они теперь, понятно, более детальные — повисают в воздухе.

— Как это так?

— Строго говоря, модель несовместна. Чтобы ваше с ней существование согласовывалось с моделью, я ввёл ряд модификаций, которые... в общем, некорректны.

— Что значит «некорректны»?

— Ну...

— Значит, соответствующие им процессы или явления не могут произойти на самом деле, — встряла Светлана, которая способней Ричарда к кратким формулировкам.

— Ну да, — согласился Ричард. — По модели выходит — тебя не существует. Поэтому, чтобы получить достоверный результат, мне пришлось ввести тебя в модель как данность.

— Достоверный?! И ты ещё утверждаешь, что модели можно доверять? — лицо профессора снова страшно побелело.

— Не утверждаю, — сник Ричард. — Я что-то совсем запутался.

Оптимистка Света, однако, считала иначе:

— Не стоит переживать, профессор. Статистические тесты на согласование с известной фактографией настоящего дают не менее чем 95-процентную достоверность; есть, правда, данные, которые с моделью не согласуются вообще, но их, видимо, можно списать всё на ту же фальсификацию. Правда, — смутилась исследовательница, — непонятно, как их на неё списать, потому что они относятся к настоящему.

— Короче, — взял себя в руки Ричард, — есть три возможности. Либо модель вообще никуда не годится — тогда странно, что до сих пор она работала правильно; либо тебя, Ингвар, не встречается в природе — тогда странно, что я тебе сообщаю эту новость; либо не существует ещё многого такого, что на самом деле существует и описывается массивом данных объёмом в полтриллиона терабайт — это вообще страннее странного. Но я всё-таки склоняюсь к последнему варианту.

— Потому что остальные нам не нравятся, — отрезал Ингвар. — Впрочем, для меня по понятным причинам существует лишь две альтернативы. И вернее всего, по-моему, всё-таки первая.

Ричард не стал спорить.

— На Дрону я, однако, слетаю, — решил профессор. — Просто более умной версии у меня в голове нет, а сидеть сложа руки — последнее дело.

И командор шлюпа «Космос-30» профессор Дрейк, едва попрощавшись, улетел на космодром.

Двадцать одно

Спустя примерно полчаса, уже на космодроме, карманный компьютер Дрейка шепнул хозяину:

— Срочное сообщение от Ричарда Сторма.

Дрейк скрипнул зубами и ответил чуть слышно:

— Подожди, молчи. Выводи на виркнигу.

Достал виркнигу в формате записной книжки и принялся читать.

«Игорь, на Дроне её уже нет. Пытаюсь согласовать её биологическое время с астрономическим. Ричард».

Последняя фраза могла означать только одно: дочери вообще нет в настоящем времени. Иначе зачем согласовывать биологическое время девочки с астрономическим временем Вселенной?

На Дрону Ингвар всё-таки вылетел в сопровождении группы специалистов из милиции, в которую затесалось, между прочим, несколько сотрудников КТЧ — таков уж профиль их учреждения. Там все они встретили полное понимание и содействие местных властей, нашли следы пребывания на планете дочери Ингвара — и только.

След девочки обнаружился в одной из местных тюрем. Обнаружился — и тут же потерялся, чтобы вновь объявиться в помещениях секретной базы одной из местных спецслужб. На полигоне той спецслужбы он обрывался окончательно: там была расположена единственная на планете машина времени.

Как девочка умудрилась обвести вокруг пальца своих преследователей? Как, не зная местного языка и понятия не имея, есть ли — а если есть, то где — на планете машина времени, смогла найти её и ускользнуть в другую эпоху?

Ни у кого из участников поисков ответа на эти вопросы не было.

Не были обнаружены и таинственные похитители.

Пробыв на Дроне дней пять, Ингвар пассажирским рейсом вернулся на Сигму Большого Семинога, оформил отпуск и присоединился к Ричарду. Он решил так: из МИВа во всяком случае видней, что теперь происходит с дочерью. Так что авксомские милиционеры рука об руку с полицией Дроны завершали операцию уже в отсутствие профессора. «Космос-30» до поры до времени — примерно на месяц — остался в их распоряжении.

Триумвират — Ричард, Ингвар и Светлана — собрался в МИВе, у Ричарда, затемно. По левую руку небо меняло окраску от фиолетового к розовому — там догорал закат. Левый берег Волги уже едва угадывался во тьме. Институт давно затих — лишь немногие аспиранты не желали прерывать творческий процесс, дорожа минутой вдохновения. За стеклянной стеной обширного амфитеатра отдела прикладного хрономоделирования изредка пролетал светящийся шар летательного флипа с запоздалым пассажиром на борту. Больше ничего интересного не происходило.

Все трое молчали, задумчиво шелестя листами виркниг.

Все трое пытались привести в систему факты, которые в систему не укладывались.

Есть ли связь между исчезновением девочки и тайной ТУПИКа?

Согласно моделям, не было такой связи. В модели ТУПИКа после корректировки на подлог документов прослеживался КТЧ, но не осталось никаких следов девочки. В модели исчезновения девочки не было никаких признаков влияния ТУПИКа.

При попытке явно ввести дочь Дрейка в модель ТУПИКа множество её допустимых решений оказывается пустым. Это может означать что угодно. Может, наличие связи между событиями в семье Дрейков сейчас и в ТУПИКе больше века назад. А может, наоборот, отсутствие.

Ситуация выглядела так, словно в реальности существуют две совершенно независимых ветви истории человечества. В одной есть загадочный ТУПИК, но Ингвар Дрейк никогда не рождался. В другой, наблюдаемой Ричардом воочию, существовал Ингвар Дрейк, существовала его дочка — правда, если верить модели, теперь она была на Земле где-то в начале прошлого века. Но не существовало никакого ТУПИКа.

Может, он просто назывался по-другому? Поди-ка разыщи изоморф древнего института среди сотен ему подобных!

Но даже ребёнку понятно, что существование независимых ветвей истории противоречит постулату о единственности состояния Вселенной в настоящий момент времени!

Что случилось с девочкой на самом деле?

Почему в модели нет Ингвара?

Что произошло в ТУПИКе?

Чего надо таинственным и грозным кркрск?

Четыре загадки, четыре тайны вдруг сплелись мудрёным узлом на одном коротком отрезке 2132 года. И переплелись они отчего-то вокруг одного хронофизика. И не какого-нибудь, а именно Ричарда.

Разве мало народа сейчас работает с его моделью? Да полно — от академиков до аспирантов. Но загадки опутали по рукам и ногам почему-то именно его, творца модели восстановления исторических событий.

Смысла в этой истории не наблюдалось решительно никакого.

Кркрск, таинственные и грозные... Таинственные — да, безусловно. Но у Ричарда вовсе не было оснований считать их грозными: трагическое исчезновение девочки не обнаруживало связи с кркрск. Но воображение рисовало их почему-то не просто таинственными, но именно таинственными и грозными. А интуиция, должен сказать, у Ричарда, как у любого талантливого учёного, была на уровне. Впрочем, сам он ей, как и положено настоящему учёному, никогда не доверял.

Четыре загадки, четыре тайны... Наверное, Сторм произнёс эти слова вслух, поскольку вдруг услышал откуда-то издалека — от сидящего вполоборота к нему космобиолога:

— Ричард, вообще-то под определение тайны попадают из всех четырёх проблем лишь две последние. Остальные вроде бы не сопротивляются их решению. По крайней мере, нет оснований так считать.

Дрейк, как всегда, педантичен.

Педантичность — это научная осторожность. А Дрейк осторожен.

И он втройне осторожен, раз дело касается его дочери.

Вернуть дочь — это главная проблема. Остальные могут подождать.

И для её решения нет никакой нужды обращаться к специфической методологии исследования тайн.

— Ты и прав, и неправ, Ингвар, — заметила Светлана. — Если бы речь шла только о теории...

— Все мы здесь теоретики, — грустно улыбнулся профессор, уловив ход мысли девушки. — Ты права. Если вдруг выяснится, что моя проблема всё-таки относится к категории тайн, то, быть может, будет уже поздно.

— Именно. Теоретических оснований для признания её тайной пока нет, а вот практически мы будем обращаться как с тайнами со всеми четырьмя.

— То есть всё-таки передадим их КТЧ? — спросил профессор, обернувшись к Ричарду.

— Нет. Просто будем держать языки за зубами и шифровать наши расчёты...

— О чём надо будет предупредить Совет МИВа, а то наше шушуканье в кустах очень удивит коллег, — перебила шефа Светлана.

— Угу. А с КТЧ будем взаимодействовать по их же стандартной схеме: вопрос-ответ.

— Но ведь им подобные вещи ближе по профилю. Они профессионалы... — профессор с тех пор, как Ричард прошляпил поправку на подлог, стал как-то осторожнее оценивать профессиональный уровень своего товарища.

— Ты им не веришь? — спросила Ричарда Светлана с укоризной. И тем самым невольно поддержала Ингвара.

— Не в этом дело. Тут две причины. Первая — тайнами в этом случае будем владеть и мы, и они. Мы в них уже, можно сказать, погрязли. Тогда основной принцип исследования тайны нарушается, если только нас всех троих не переведут на постоянную работу в КТЧ со всеми вытекающими последствиями...

— Ага, двойная жизнь, двойная биография... Нет, я так не смогу, — насупилась Светлана.

— ...Или не изолируют вплоть до раскрытия тайны. Без нашего согласия они, конечно, этого не сделают, но у нас не будет выбора. И тогда мы не сможем помочь им своими моделями.

— Короче, минусов больше, чем плюсов, — резюмировал педантичный Дрейк.

— Значит, консенсус? — спросила Светлана.

— А как быть с милицией? Она знает об исчезновения девочки, — снова засомневался профессор.

— Да никак. Они передали это дело нам в институт: ведь вызволять её из прошлого — работа спасателей МИВа, а не милиционеров, — сообщил Ричард. — Да, они знают о факте исчезновения — это не слишком хорошо; но почти наверняка не критично. Ведь только о факте — не о деталях.

— И вообще, к вопросу, кому всем этим заниматься — нам или комитету — эта сторона дела отношения не имеет, — вставила Светлана.

— Как так не имеет? — возразил Дрейк. — У комитета есть полномочия изолировать милиционеров.

— Ага, особенно если учесть, что мы подняли по тревоге все отделения планеты. Это же десятки тысяч человек! Изолировать их и невозможно, и глупо, — парировала девушка.

Дрейк не обиделся. С чего бы обижаться, раз и впрямь глупо?

Двадцать два

Все разошлись. Листать виркниги и гонять модель можно и в плетёном кресле-качалке на веранде дачи. Лето как-никак.

Ричард поднял свой флип над плотными облаками, затянувшими Подавксомье. Звёзды вспыхнули разом и ярко. Прямо в зените висел надкусанный бублик орбитальной станции «Ариадна-3», обитателей которой на время её капитального ремонта отселили в Лунапорт.

«Итак, пропажа девочки и ТУПИК, согласно моделям, никак не связаны. Однако девочка исчезла немедленно после того, как обнаружила ценную для меня информацию», — терзался сомнениями хронофизик.

Правда, это могло быть случайным совпадением.

Но такая версия была глупой.

То есть возможность такая, конечно, существовала: совпадение и впрямь могло быть случайным.

Но, тем не менее, версия эта была совершенно несостоятельна в гносеологическом плане, и Ричард это прекрасно понимал.

В самом деле, случайным совпадением — быть может, редким — можно объяснить всё что угодно. Например, можно утверждать, что Ньютон ошибался: нет никакого закона всемирного тяготения. Есть закон отталкивания, согласно которому яблоко должно было не упасть на голову великому учёному, а улететь в небеса. Упасть оно может лишь случайно, в одном случае из миллиарда. Ньютону очень повезло: его яблоко упало. Везёт и всем остальным: они тоже наблюдают только падающие яблоки. Вероятность того, что все до сих пор наблюдали только падающие яблоки, согласно нашей новой теории отталкивания, исчезающе мала, но ведь не равна же нулю, так? Выходит, теория всемирного отталкивания верна, а то, что она не особенно согласуется с наблюдениями — так то ж случайность!

Вывод отсюда простой: теория тем лучше, чем меньше она оставляет места случайностям. При том условии, что события, на самом деле не наблюдаемые, должны быть достаточно маловероятны или невозможны и в теории.

Теория, согласно которой совпадение факта пропажи девочки с фактом рождения в её умной головке идеи насчёт роли кркрск в истории ТУПИКа чисто случайно, с этой точки зрения ни к чёрту не годилась. Профессионал высокого класса, старший научный сотрудник Ричард Сторм нашёл её не обязательно неверной (ведь даже наша смешная теория всемирного отталкивания может быть верна с ненулевой вероятностью, как ни странно!), но во всяком случае неконструктивной. Сторм, хоть и был физиком по образованию, в гносеологии понимал.

Действительная проблема состояла в том, что связь между двумя событиями противоречила модели.

Вот так учёные идентифицируют проблемы.

Если они не работают в ТУПИКе, конечно. Те, кто работает в ТУПИКе, идентифицируют проблемы иначе: под которую дают финансирование, ту и идентифицируют. Бюджетное ли финансирование, хоздоговорное ли, по гранту ли — это неважно. Это, как говорят в ТУПИКе, вопрос технический.

После поправки на возможность подлога исторического материала качество модели ТУПИКа резко улучшилось. Теперь удавалось объяснить примерно 91% энтропии прошлого, и контуры реальных событий стали прорисовываться вполне отчётливо. Но события эти скорее походили на театр абсурда, чем на нормальную, пусть непростую, жизнь нормального научного учреждения начала прошлого века. Они были настолько алогичны, что трезвомыслящий Ричард не мог заставить себя довериться формальным показателям качества решения модели. Ну как вам объяснить? Если из какой-то вашей хитрой системы дифференциальных уравнений термодинамики с отличной точностью — ошибка максимум на полкельвина — выйдет, что вода под нормальным атмосферным давлением кипит при 90°, вы своим уравнениям поверите?

Кроме того, 91% снятой энтропии — это всё-таки заметно меньше, чем во всех остальных случаях, к которым применялась когда-либо модель Ричарда. В сверхнормативные несколько процентов как раз укладывалось почти всё касавшееся кркрск — этот странный феномен по-прежнему упорно и успешно сопротивлялся попыткам его познания. Тайна, однако...

Короче, нам пора обратно в начало XXI века, где пока ещё медленно, но неотвратимо раскручивается, набирает обороты маховик событий, наматывающий на свой вал судьбы наших героев.

<<Назад    Оглавление    Далее>>

03.02.2006