Ричард поудобней устроился в кресле и потянул ручку на себя. Флаер взмыл ввысь плавно и мягко; слегка накренившись, поднялся над разноцветными домиками Дубны и взял курс на Кратово, где посреди столетних дубрав белели веранды дачного посёлка МИВа. Впереди справа, в полосах далёких перистых облаков, догорал закат — розовый у земли, фиалковый близ облачного слоя. Машина быстро набирала высоту, и солнце выскочило из-за горизонта, как теннисный мячик. Лобовое стекло тут же потемнело, защищая глаза пилота от весёлых и безжалостных в своём веселье лучей немолодой уже звезды спектрального класса G2 из 12 сектора галактики Кин-Дза-Дза-II. Тысячи раз за годы работы в институте Ричард наблюдал эту картину, но она не переставала вызывать в нём какой-то детский восторг.
В этот тёплый и ясный майский день 2132 года Ричард Сторм получил удивительный научный результат.
Но всё по порядку.
Знаете ли вы, нет ли (а уж я-то точно не знаю), но один из фундаментальных постулатов хронофизики состоит в том, что в настоящий момент времени состояние Вселенной единственно.
Это утверждение вовсе не столь банально, как может показаться читателю, искушённому в хронофизике не более автора. Оказывается, существуют весьма изящные математические модели Вселенных, свободные от этого постулата. Согласно им, такие Вселенные при известных условиях непротиворечивы, а в ряде специальных случаев — даже гомеостатичны. Но у них у всех есть один недостаток: они либо в существенных чертах отличаются от той Вселенной, которая есть на самом деле — попросту говоря, несовместимы с реальностью, — либо сводимы к модели, основанной на сформулированном выше постулате, путём несложных математических преобразований, которые под силу даже пятикласснику. Если, конечно, пятиклассник учится в одной из самых обычных школ XXII века.
Прямым следствием этого постулата является теорема Чеботарёва. Согласно ей, настоящему моменту времени может быть поставлено в соответствие конечное множество событий, в совокупности полностью снимающих энтропию возможных состояний вселенной в настоящий момент времени. С учётом того, что прошлый момент времени когда-то был, а будущий когда-то станет настоящим, теорема Чеботарёва легко распространяется на любой — не только настоящий — момент времени (оставим в стороне немногие исключения). Для этого всего-то и требуется установить условия, при которых любой момент времени когда-то был или когда-то будет настоящим. И убедиться, что эти условия не имеют отношения к реальности.
С того дня, когда группа хронофизиков Стэнфордского университета поставила эту проблему, и до момента, когда коллектив маленькой лаборатории академика Петрова (тогда ещё просто старшего научного сотрудника) её решил, прошло всего-навсего полстолетия; а попутным результатом оказалась разработка технических основ перемещения физических тел во времени. В этих основах тоже, в общем-то, ничего сложного не было.
Вклад в науку академика Петрова, впоследствии лауреата Нобелевской премии, не ограничился исследованием природы и свойств настоящего момента времени. Именно ему удалось установить, что часть событий, снимающих энтропию настоящего, непременно относится к будущему. Таких событий мало, но они есть. Сама по себе обусловленность нынешних событий событиями будущего, ввиду уже установленной возможности межвременных перемещений материи, никого не удивляла и удивлять не могла. Революционным оказалось доказательство того факта, что без допущения влияния событий будущего на любой настоящий момент времени стабильной Вселенной не существует в принципе. «Связь времён не разорвать» — этим лаконичным тезисом выразил суть своего научного результата академик Петров в своей Нобелевской лекции.
Оказалось также, что старая теория Пригожина, согласно которой направленность стрелы времени задаётся вторым законом термодинамики, логически несостоятельна, поскольку сама формулировка закона предполагает заданность стрелы времени. Логические трюки с упорядочением состояний Вселенной по энтропии ничего не решают, потому что понятие термодинамической энтропии сопряжено с геометрией пространства-времени (в тогдашней терминологии). Попытка упорядочения делает эту геометрию зависимой, а понятие энтропии — лишённым физического смысла. В действительности стрела времени направлена в сторону меньшей причинности. Словом, будущее там, где содержатся события, обладающие двумя свойствами: (а) между соответствующими им моментами времени не содержится настоящее; (б) они все вместе снимают менее половины энтропии настоящего. Второй же закон термодинамики действует в направлении стрелы времени, заданной этим простым и очевидным правилом.
Теория Петрова разрушила старые представления о причинности, которые, впрочем, ещё в средние века трещали по швам и полнились парадоксами. Теперь стало понятно даже школьнику, что различие настоящего и других моментов времени в том и состоит, что настоящее содержит следствия — ведь здесь энтропия снята, а другие моменты времени — причины. Подавляющее большинство причин, естественно, обнаруживается в прошлом.
Далеко не главной, но, пожалуй, самой известной заслугой академика Петрова и возглавляемого им Международного института времени стало научное доказательство положения, получившего известность под названием леммы Петрова. Эта лемма запрещает замкнутые траектории материальных объектов в системе пространственно-временных координат. Тем самым раз и навсегда устраняются фантастические «парадоксы времени», а постулат о единственности состояния Вселенной в настоящий момент времени совмещается с зависимостью этого состояния от событий будущего.
Рассказываю я вам это вот для чего. Тема исследования Ричарда — восстановление истории. Не в том смысле восстановление, чтобы выяснить, как оценивать карательную экспедицию Ивана Грозного в Великий Новгород — как прогрессивное деяние или как вандализм. В XXII веке учёные не задаются подобными вопросами. Ричарда и его коллег интересовал вопрос, как происходило это (или какое-нибудь другое) историческое событие, происходило ли оно вообще и если всё же не происходило, то какое событие выдали за данное.
Ради соблюдения научного пуризма уточню, что Ричарда-то восстановление истории волновало постольку-поскольку. Он хронофизик-теоретик. Предмет его научного интереса — то, насколько построенный им математический аппарат в состоянии помочь историкам. Здесь, по идее, должно было бы следовать от шестисот до шести тысяч страниц формул — в зависимости от базовой подготовки читателя в области хронофизики — но я, не имеющий в этой области никакой базовой подготовки, вынужден буду этот интереснейший материал опустить. Скажу лишь, что суть идеи Ричарда — исследовать настоящий момент времени на предмет содержащихся в нём прямых и косвенных причин или, наоборот, прямых и косвенных следствий предшествующих событий.
Ничего нового в этой идее нет: ведь, например, дошедший до наших дней договор рязанского князя Олега с московским князем Дмитрием от 1381 года как раз и есть следствие событий прошлого, существующее в настоящем; и в любой эпохе о прошлом судят как раз по подобного рода документам — отпечаткам минувшего во дне сегодняшнем.
Просто модель Ричарда позволила вовлечь в анализ гораздо больший круг событий, причинная или следственная связь которых с историческими событиями не очевидна, но однако же существует. Благодаря этому метод, придуманный Ричардом, как ожидал его автор, может снять гораздо больше энтропии значимых событий прошлого, чем все остальные вместе взятые. И в самом деле, как оказалось, результаты, полученные Ричардом, не раз и не два получали подтверждение традиционными методами археологии, архивного дела, хронологии.
Алгоритмы Ричарда обрабатывали информацию, которая, на первый взгляд, не имела никакого отношения к решаемой исторической загадке. Разработанная в его отделе программа начинала с того, что сканировала земные ресурсы Космонета. Там можно найти всё, даже визуализацию картин, запечатленных водородными связями льда вечной мерзлоты или пьезопотенциалами песчаниковых глыб, из которых сложены горные хребты и стены древних замков. Затем она делала какие-то мудрёные расчёты, выстраивая причинно-следственную цепочку к событиям далёкого прошлого. Покопавшись в Космонете, она давала заключение о вероятности заданного события в прошлом, и указывала, как можно уточнить полученный результат. Где провести раскопки, кого спросить, какие произвести физические измерения...
В конце концов, если какое-нибудь древнее событие было особенно любопытным, всегда можно было забраться в машину времени и сгонять на место происшествия. Изменить историю подобным способом, конечно, невозможно: лемма Петрова и её обобщения надёжно защищают свершившееся от посягательств со стороны человеческого интеллекта и человеческой дерзости. Но посмотреть, что же такое там произошло, грозный хронофизический закон милостиво дозволяет. Однако дело это требует таких затрат энергии и человеческого труда, что на подобные путешествия историки отваживались очень редко.
Так или иначе, исследования Ричарда Сторма и его единомышленников позволили установить, что в двухсотлетней ретроспективе 96-98% энтропии снимается известными событиями прошлого, отражёнными в настоящем, около 1% — событиями будущего, а остальная относится на счёт факторов, которые учесть не удаётся.
Коллеги Ричарда мечтали о глобальном проекте «Реконструкция истории», который, по их мнению, должен стать главным делом человеческой цивилизации на ближайшие столетия, наряду с настойчивым продвижением в глубины космоса. Пока же тема Ричардова отдела носила тоскливое название «Совершенствование методов снятия энтропии заданного момента времени в приложении к анализу достоверности нарративных текстов».
Вам ещё не наскучило? Странно.
Но даже если ещё не наскучило, хватит испытывать терпение читателя. Пора оживить повествование: в свете только что полученного Ричардом результата его мечты о проекте «Реконструкция истории» должны были, похоже, так и остаться мечтами — по крайней мере, ещё надолго. И вот почему.
Уже месяц Ричард гонял свою модель на восстановлении истории одного довольно известного в позапрошлом веке научно-исследовательского учреждения. Да-да, вы правильно догадались: по чистой случайности этим учреждением оказался именно ТУПИК. Короче, гонял Ричард модель, гонял — и вышел на явление, которое в их, хронофизиков, кругу называется «разрывом причинности». Оказалось, что в случае ТУПИКа модель объясняет лишь 60-70% энтропии известных событий, произошедших в институте.
Ранее обнаружение разрывов причинности всякий раз приводило к крупным открытиям: либо устранялись значительные фальсификации истории, либо обнаруживались принципиально новые, неизвестные ранее, типы причинно-следственных связей.
Итак, группа Ричарда вновь на пороге крупного открытия. Приятно, конечно. Но уж очень некстати. Весь отдел уже было настроился на то, что программное обеспечение модели можно смело передавать историкам в эксплуатацию под авторским надзором, что в проекте «Реконструкция истории» теперь можно будет задействовать широкие массы участников — студентов и даже школьников старших классов, специализирующихся на истории и обществоведении. Теперь же всё это в лучшем случае откладывается до момента, когда открытие, на пороге которого Ричард нынче себя обнаружил, и впрямь будет совершено. Между тем от вас, читатель, конечно, не секрет, что мало в этом мире вещей столь же неопределённых, как время, потребное на совершение открытия. А Ричард Сторм больше всего в жизни не любил именно неопределённости.
...Внизу один за другим проносились посёлки, вольготно раскинувшиеся среди дубрав и тёмно-синих озёр, окружённых обширными пляжами; стайки высотных домов, облепленных причалившими к ним флипами, словно кусты облепихи — ягодами; насыпи бывших железных и автомобильных дорог расчерчивали пейзаж; тут и там ярко зеленели посевы; играли солнечными зайчиками стеклянные города теплиц и купола древних церквей, ныне большей частью пустовавших, но заботливо оберегаемых местными жителями в память о культуре и духовном мире предков; прозрачными шарами возвышались над лесами крыши стадионов, эстрад и танцплощадок.
Ричард летел над вечерним Подавксомьем, охваченный сложной гаммой чувств — от радостного предвкушения несомненно грядущего открытия до лёгкой досады от сбоя в сложившихся уже планах на ближайшие несколько месяцев и даже лет.
Знал бы он, сколь круто повернула судьба его научные интересы в этот тёплый и ясный майский день 2132 года! Знал бы, что о проекте «Реконструкция истории» ему придётся позабыть навсегда, а имя его войдёт в историю вовсе не XXII и даже не XXI, а XX века! И даже как бы не в качестве имени живого человека... Знал бы, что его коллегам-хронофизикам из XXIV века потребуется немало усилий, чтобы, во избежание опасных следствий леммы Петрова, не допустить контакта Ричарда с людьми, знавшими о его прошлом... то есть будущем... то есть будущем в прошлом.
<<Назад Оглавление Далее>>
17.07.2008