ТУПИК, коллеги, — это теоретический, учебный и прикладной институт кибернетики имени Б.Б. Филаретова. Б.Б. Филаретов, если кто-нибудь запамятовал, — выдающийся учёный, специалист по истории наук об управлении, автор замечательного труда «Круги тысячелетней трагедии» — труда, который каждый из вас, конечно же, внимательно прочёл ещё в студенческие годы. А если, паче чаяния, не прочёл, то мало что поймёт в нижеследующем повествовании.
Впрочем, это и к лучшему, пожалуй...
В этом вот самом ТУПИКе случилась одна загадочная история. Как потом выяснилось, ничего в ней загадочного нет. Но поначалу история эта немало озадачила попавших в её орбиту респектабельных научных сотрудников респектабельного научного учреждения.
Но всё по порядку.
Дабы его, порядок то есть, соблюсти, познакомим сперва читателя с нашими героями.
Доцент Макаров. Имя и отчество по соображениям, которые впоследствии станут очевидными, оставим в секрете. Прозвище — Макарон. Высокий, сутулый, в некрасивых очках с толстенными стёклами — любимец студентов ТУПИКа, руководитель студенческого кружка, приверженец сетевых технологий вообще, интернета, чатов и ICQ, в частности. Кандидат технических наук. Защитился совсем недавно: ощущение счастья, сопряжённое с повышением общественного статуса, ещё не утратило для него свою остроту. Доцент он только по должности — звания ещё не получил; потому-то и носится по коридорам ТУПИКа, собирая груды бумажек для аттестационного дела. Трижды был женат; женат ли в настоящее время — трудно сказать.
Доцент Садовский. В кругу студентов именуем не иначе как лауреатом Шнобелевской премии за выдающихся размеров нос и за амбициозные научные интересы, которые он не мытьём, так катаньем норовит навязать окружающим. Кандидат экономических наук. Его преподавательская деятельность ограничивается небольшим курсом прикладного системного анализа, а бoльшую часть времени он посвящает исследованиям каких-то заоблачных далей теории моделирования. Что он там исследует — сам толком не понимает, но результаты публикует регулярно, вследствие чего пользуется довольно широкой известностью в академических кругах.
В тот мартовский день 2004 г. по местному летосчислению (а дело происходит на третьей планете звезды Сигма Большого Семинога, спектральный класс G2, возраст около 7 млрд. лет, галактика Кин-Дза-Дза-II) Садовский, пребывая в обыкновенном для него прекрасном настроении — которое, правда, привык умело скрывать под маской перманентной мрачности — бодро шагал в направлении своего с Макаровым кабинета. В голове роились обширные планы: сосчитать... отредактировать... скачать... занести... позвонить... ответить... проверить... Рука меж тем механически погрузилась в карман пиджака, где в такт размашистым шагам позвякивала внушительная связка ключей. Погрузилась — да там и осталась, поскольку наш герой услышал вдруг голос за дверью.
Это было странно: обычно он приходил на работу раньше Макарова.
Садовский прислушался.
Голос блажил:
— Нет, ну куда же? Куда он запропастился? Что за чёрт!
Пауза. И опять:
— Ну где он может быть? Как назло, именно сейчас…
— А, это ты... привет! — Макаров с трудом вышел из транса и уставился на коллегу. — Письмо получил?
— Привет, привет. Не получил. Меня вообще в Авксоме не было. Только вчера вернулся. Поздно вечером. Мелкие спали уже — я не стал пищать модемом. Ладно, щас получу, — вздохнул Садовский, поудобней устраиваясь за компьютером и всем своим видом давая понять соседу по кабинету, что устно рассказывать содержание письма не стоило бы, что и так голова по самое не хочу забита всякой всячиной, что вообще Макарон ему порядком надоел своим вечным гунденьем...
На некоторое время в кабинете установилась тишина, если можно считать за тишину жужжание кулера и негромкое бормотание жёсткого диска.
— Ну, ты продолжай, продолжай, — смилостивился Садовский в ожидании загрузки TheRat'а. — Что там у тебя стряслось? Очередная, что ль, вспышка на Сигме Большого Семинога?
— Да провались эта Сигма! Тут такое произошло — ты придёшь в отчаяние!
По физиономии Макарона было видно: он в отчаяние уже пришёл.
Едва начавшийся диалог двух подающих надежды учёных прервала автоматная очередь телефонного звонка. Телефонный аппарат — старый, с дисковым номеронабирателем — стоял на подоконнике высоченного готического окна с витражом, засиженным мухами и полускрытым тяжёлой пыльной занавесью.
— Да, Макаров. Я. Да, кандидат. Технических. Нет, номер не помню. Обязательно занесу. Как только найду — сразу же принесу. Хорошо, две так две. Нет, право слово, чушь какая-то. Ничего не понимаю. Да что я, врать, что ли, буду?!
Голос стал каким-то плаксивым. Есть в английском языке хорошее слово desperate — именно оно, не имеющее точного русского эквивалента, было бы наилучшей характеристикой интонаций Макарона.
— Я понимаю... Врача всегда успеете, — вдруг огрызнулся он трубке. — И вообще, вот это уж точно не ваше дело. Давайте не переходить на... Мне тоже более чем странно. И у меня тоже есть кое-какие соображения. А я-то сдуру думал, что такие дела навсегда остались в прошлом! — последнее было произнесено с тем отчаянным вызовом, который обычно служит слабым прикрытием истерике.
Садовский понял: дела Макарона плохи. Постепенно погружаясь в виртуальный мир очередной статьи, заново сживаясь с хитроумными формулами и мучительно пытаясь сообразить, что же такое неделю назад имел в виду под вектором q, он параллельно выстраивал гипотезы о глубинных причинах подслушанного диалога. И тут же оценивал, могут ли эти причины затронуть его, Садовского, благополучие и карьеру.
К концу телефонного диалога он укрепился в мысли, что (а) судя по всему, не видать Макарону звания доцента как своих ушей — по крайней мере, вплоть до аттестации института; (б) его, Садовского, этот, в общем-то, печальный факт никаким боком не затрагивает. Вывод: Макарону надо будет мягко посочувствовать и дать понять, что на его, Садовского, поддержку он не может рассчитывать.
Не по-товарищески рассуждает Садовский, не по-товарищески. Но его тоже можно понять. Макарон парень неуживчивый, к тому же у него длинный язык. Одна история с Клубом научной молодёжи чего стоит! Вот ему, не ровен час, и припомнили. Говорил же ему тогда Садовский: не лезь на рожон, начальник всегда прав. Тот и перестал лезть. Но запоздал, видать. Директора, похоже, кто-то уже сориентировал в нужном направлении. Сам, короче, виноват, Макаров! Сам.
Макарон тем временем бросил трубку и встал за спиной коллеги, обиженно пыхтя — пытаясь обратить на себя внимание. А коллега упорно вращал без всякого смысла колёсико мыши: дескать, занят и к беседам не склонен. Тут справедливости ради следует заметить, что вращать колёсико со смыслом, когда тебе на стол падает тень взвинченного Макарона — занятие совершенно безнадежное.
Психологический поединок выиграл Макарон.
Издав тяжёлый вздох, граничащий с рыком (Макарон и это проигнорировал), Садовский свернул окно текстового процессора Vorpal's Word — под ним обнаружилось окно Vorpal's FrontPage с какой-то совершенно левой страничкой, явно не научного содержания, — и процедил:
— Ну что там ещё у тебя?
— Ты не поверишь!
— А оно мне надо? — отрезал Садовский, исполненный надежды всё-таки избежать пространных объяснений и вернуться к статье.
— Представляешь, отдел кадров утверждает, что я не кандидат.
— В самом деле?
— Я им вчера даже принёс ведомость на зарплату, а они сказали, что вычтут, потому что доплата за степень начислена по ошибке. — Макарон шмыгнул носом, хотя настоящему учёному, конечно, ни в коем случае не следует шмыгать носом. — Мол, никаких документов и отметок насчёт моей степени у них нет и никогда не было, потому что если бы они были, то кто-нибудь из сотрудников отдела обязательно бы помнил, что они были, и уж тем более бы помнил, почему они исчезли.
— Позвонил бы шефу. Он бы им сказал, что недоразумение. Пусть будут внимательней. А ещё следовало бы тебе, дружок, написать докладную директору на предмет безобразной работы отдела кадров. К докладной на всякий пожарный приложи копии диплома и контракта, — весомо проговорил Садовский. Он всегда относился к менее удачливому Макарону с обидной снисходительностью.
— Насчёт контракта — это ты хорошо придумал. Диплом, как нарочно, куда-то запропастился. Дома всё перерыл вверх дном — нет, и баста. Последняя надежда — может, здесь? Хотя я вроде его на работу не брал. Зачем? Здесь копии лежат. Кстати... Кста...
На лицо Макарона легла печать мистического ужаса.
— Чего? — механически спросил Садовский.
— Где копии? Их ведь тоже не было в папке! Они тоже исчезли!
Макаров был из тех зубастых молодых специалистов, кто шёл к своей цели — учёной степени — напролом, принося на её алтарь время, здоровье, горести и печали родных и близких. Он знал одно: ему нужна степень. Он умел решать научные проблемы. Он знал, как выдать недорешённую задачу за решённую, причём за решённую, как это принято говорить в научной среде, на высоком научном, теоретическом и методическом уровне. Слова-то пустые, ничего не значащие, кроме соблюдения правил игры. Но поди-ка их соблюди!
Макаров умел их блюсти эталонно. Макаров, закусив удила, строил свою диссертацию, как взвод солдат-стройбатовцев под ураганным огнём противника строит дзот.
Достроил. Защитил.
Неужели всё пошло прахом из-за идиотского стечения обстоятельств?!
В это не верилось. Уж слишком как-то глупо выходит.
«Ситуация глупая, но всё-таки лучше глупой смерти», — мелькнуло в голове доцента. В утешение, наверное.
Макарон едва ль не по уши ушёл в средний ящик стола, где хранил папку с лабораторскими документами — там (даже Садовский помнил) лежало несколько копий кандидатского диплома.
Ничего не найдя в папке, лихорадочно задвигал остальными ящиками.
«Будто огонь добывает», — подумалось Садовскому.
— И контракта нет — пропал контракт, — меланхолически сообщил Макарон.
— И сабли нет — сломалась сабля, — в тон Макарону процитировал его товарищ.
Макарон отреагировал нервным смешком и медленно, медленно опустился на стул.
Воцарилась тишина. Если можно считать за тишину жужжание кулера и негромкое бормотание жёсткого диска.
<<Назад Оглавление Далее>>
20.11.2005